Навигация
 

ГЛАВНАЯ

 

FAQ

 

СПРАВОЧНИК

 

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

 

XEROX




Материалы сайта
 

НОВОСТИ

 

ПУБЛИКАЦИИ

Локальный форум
 

2003

 

2004

 

2005

 

2006

 

2007



Главная страница --> Публикации

Наша подводная радиоэкспедиция. (Продолжение)

Как поп чёрта изганял.

Темная, глубокая ночь, воцарилась на острове. Поутихло пение многих ночных птиц,
только филин, периодически нарушал тишину, неприятным моторошным криком.
Иногда, из глубины острова, доносились непонятные и приглушенные звуки, похожие на
плачь маленького ребенка. А так как мы являлись радиолюбителями, а не зоологами, то и
объяснить какая это птица или что-то еще, издает в глуши озёр и болот такие жуткие
звуки, определённо не могли. Может это и смешно, но нам тогда было по 16-17 лет, и
никто бы ночью не пошел в глубь острова, даже если бы там находился какой-нибудь клад
или «кенвуд». Даже в сортир и то, лишний раз, вылазить не хотелось. Днем ничего, а
ночью восприятие совершенно изменяется. Наверное, надо прожить не один месяц в
лесной глухомани, чтобы полностью привыкнуть к звукам ночного леса. Пока сидишь у
костра или беседуем в шалаше, то и не замечаешь; но вот проснешься среди ночи, попить
воды, например, как вдруг зловеще завоет сыч или громко закричит филин, а что хуже –
донесется из глубин острова, этот жуткий, похожий на человеческий, плачь. Тогда от
головы и до самых пят, пробегают по телу неприятные «мурашки», а спина вздрагивает и
кажется, что она покрывается плотной «гусиной кожей» с липким и холодным потом.
Еще было страшно, когда за стенкой нашего шалаша стали слышны шаркающие по
прошлогодним листьям в траве, осторожные человеческие шаги. Виталий меня разбудил и
шепотом сказал: «слушай». Я прислушался и отчетливо услышал: шур-шур, шур-шур.…
Прямо-таки шаги, как крадется кто-то, постоит, насторожится, а потом опять, шур-шур,
шур-шур. Виталий взял тесак, а я фонарь, и, резко открыв дверь, мы увидели как в
нескольких метрах от шалаша, испугавшись света, лежит, свернувшись в клубочек,
большой серый ежик. Говорят, что ежи ловят мышей, однако я не знаю, как это у них
получатся, потому что когда ёж бегает по листьям, то получается звук, ну точно как шаги
человека.

Мы уже крепко спали, как вдруг услышали резкий отрывистый крик. « А-а-а-а-а-а. А-а –
а!» - громко донеслось из лесу и все повскакивали, просыпаясь.

- Что это? – прошептал Ярослав, затаив дыхание.
- Кричит кто-то, - также шепотом ответил я.
- Что за чертовщина, кто же здесь, ночью, будет кричать, - сказал Виталий и потянулся
к тумблеру, подвешенному на крючке.
- Ты что! Не включай свет! – резко одернул его Ярослав. - Хочешь, чтобы нас сразу
заметили!
- А мы, пока, не от кого и не прячемся, - ответил Виталий, но освещение зажигать не
стал.
- А знаешь, Виталя, ведь здесь то и днем, кричать вообще-то, некому, - негромко
произнес я.
- Гм.… Не знаю, даже что и думать, - сказал Виталий, - а почему же он снова не
кричит? Может это птица такая, или зверь, как то, что детским голосом стонет.
- Н-не знаю, - ответил я, не уверено.
- А может, это охотники заблудились? – с надеждой предположил Ярослав.
- Какие охотники? Охотники по ночам не шастают. И правда, чертовщина какая-то, -
повторил Виталий, и нам стало совсем уж не по себе. – То-то, Петька, должно быть в
штаны наложил, - продолжил он, уверенно. – Что, Петька, страшно тебе?

Но Петька, почему-то, не отвечал. «Неужели спит?» - удивился Виталий, и двинул ногою
в сторону Петькиной лежанки. Нога свободно преодолела ничем не занятое пространство
и уперлась в камышовую стену шалаша, глухо стукнув.

- Эй, Петька, не балуй! – тревожно крикнул Виталий. - Ты куда, паршивец, спрятался?!
- Пацаны, - сказал я, и у меня в голове мелькнула страшная догадка, - это он кричал,
включай, Виталя, свет!

Виталий включил свет и мы увидели, что действительно, Петьки нет в шалаше.

А что же Петька? Сначала он безуспешно тряс мокрый и грязный фонарь, в надежде что
тот, после купания в болоте, может и заработает. Но фонарь не работал. «Ну и чёрт с
ним!» - подумал Петька, и стал шарить в грязи, пытаясь нащупать оставшийся в глубине
черной жижи, соскочивший с ноги плохо зашнурованный кроссовок. «Неужели
засосало?!» - забеспокоился он, ничего не обнаружив, хотя и засунул руку в грязь по
самое плечо. Вдруг что-то резко кольнуло в ногу, сначала в одну, потом во вторую.
Ощущение было острое, похожее на то, когда берут кровь с пальца, прокалывая кожу
медицинской иглой. Петька, увязший в болотце повыше колен, в панике задергался, так
как болючие укусы в ноги, следовали один за другим. Но пока он искал кроссовок, то
погрузился еще глубже и уже никак не мог вытащить из грязи ни одну, ни другую ногу.
Осознав свое положение, Петька, оторопев от страха, громко закричал и стал, размахивая
руками, хвататься за растущие вокруг болотные камыши, вырывая их с корнем. После
нескольких попыток, ему, наконец, удалось ухватиться за толстую охапку, и,
поднатужившись, вытянуть увязшие ноги. Затем, проваливаясь в грязь по колена, он
вскоре выбрался на сушу. Тем временем, мы покинули шалаш и, освещая поляну
запасным фонарем, стали звать Петьку. На наше счастье, сразу услышали ответ.

- Я здесь! Здесь я-я-я! – кричал Петька, где-то из чащоб.
- Что-о-о случи-и-лось? - прокричал Ярослав.
- Застря-я-л! Застрял я! – послышалось в ответ.
- По-до-жди! Сейчас идём! – крикнул Виталий и прорубливая тесаком заросли, мы
пошли в сторону Петькиного голоса. Вскоре, нашли Петьку, приблизительно в
метрах семидесяти от поляны, как раз возле болотца.

Когда все выбрались на поляну, Виталий включил стационарное освещение лагеря. При
свете мощного фонаря, мы с изумлением смотрели на мокрого и с головы до пят
вымазанного в грязь, нерадивого Петьку. «Ну и ну!» - произнес Ярослав, и даже
присвистнул от впечатления. Действительно, вид у Петьки был даже еще более
впечатляющий, чем тогда, когда перевернулась лодка и покусали пиявки. Если бы его
ночью увидел какой-нибудь, например, охотник, тогда скорее всего, не сомневаясь в
существовании потусторонних сил, пальнул из ружья и сказал бы что подстрелил чёрта.
Петька сидел на траве и чрезвычайно подавленный случившимся, молча чесал покусанные
болотными жучками ноги и искусанное злыми комарами туловище.

- Ну что ты, Петька, сидишь? - сочувственно сказал я, - пойдем к озеру, обмоешься, а я
присвечу.
- А с этим, что делать? – несмело спросил он, указывая на валяющийся в траве,
грязный кроссовок.
- С этим? – переспросил я, и задумался.
- Давай зашвырнем в озеро! – злорадно усмехаясь, предложил Виталий.
- Зачем в озеро? – немного подумав, ответил я. - Пусть лучше Петька постирает, а там
как знать, может и получиться отыскать второй; и потом, зачем зря озеро захламлять?
Лучше спалим.
- И кто же это, будет искать его в болоте? – удивленно спросил Виталий, - бросить в
огонь и точка! Что, Петька, допрыгался?! Вот есть, все же, справедливость на белом
свете. А я думал, что ты только наше имущество портить горазд. Ан нет! Может
теперь уж и поумнеешь!
- А ты, Виталя, не радуйся, - сказал Ярослав, рассудительно, - он сначала испортит
побольше всего у нас, а только потом навредит и себе.
- Я вот ему наврежу! Наврежу! – опять разозлился Виталий. – Хорошо, что я уже
спалил испорченные кеды. Вот так тебе, Петька, и надо! Ха, ха! Будешь теперь
босиком шастать, и пусть тебя грызут комары за пятки!
- Меня и так уже загрызли, - буркнул невеселый Петька, - и комары, и болотные твари!
Пошли, Валера, к озеру, посветишь дорогу, а то страх как чешется всё.
- Пошли – согласился я, - это тебя, наверное, жучки покусали, я знаю, есть такие – в
муляке живут. Не везде, правда, но когда-то и меня покусали также, мы тогда в
пересохшем озерце карасей ловили, руками.
- И много наловили? – спросил Ярослав, пока Петька мылся.
- Да так, не много, - ответил я. – Озерцо было не мелкое и карась глубоко зарылся. А
вот Павел Васильевич, однажды, целый мешок накопал. Он мне на рыбалке
рассказывал.
- Как накопал? – не понял Ярослав.
- А так. Послали его по работе, на недельку, в командировку. В какой город уже не
помню, но где-то здесь, на Украине. Ну, он там делал свои дела, а после обеда, часика
в два-три, был уже свободен. Городок тот небольшой, чуть больше поселка, и
неподалеку находился лесок и озера, правда, все мелкие и заросшие. Павел
Васильевич был заядлый рыбак и очень любил посидеть с удочками в тихом и
спокойном месте. Поэтому, купив в местном магазине леску и крючки, отправился в
сторону озер, в надежде с интересом провести оставшееся время. Там он вырезал
небольшую палку, нацепил снасти и пошел разыскивать место. Но озёра были и так
очень мелкие, а еще стояла длительная жара и они совсем пересохли, а в некоторых
даже и земля потрескалась. Ходил-ходил, но ничего не нашел. Разочаровался, бросил
палку, и снасти назад смотал. Вдруг видит: мужик идет, с лопатой и мешком. И так
каждый день, что не прогуливается Павел Васильевич, то и видит мужик ходит. «Ну,
думаю, куда же это он ходит» - рассказывал Павел Васильевич. Подошел, спросил на
обратном пути. А тот ему отвечает: «Рыбу ловлю!» и показует мешок, а там полно
жирных грязных карасей. В общем, познакомились они, взял Павел Васильевич вина,
посидели, покалякали и договорились на следующий день встретиться. На
следующий день, выпросил Павел Васильевич у завхоза общежития, где ему на время
командировки дали комнату - мешок и лопату. Встретились с мужиком, и пошли
рыбу ловить. Подходят, значит, к месту, видят - течет небольшой ручеек, но через
десяток метров заканчивается, остаётся только потресканное пересохшее русло, пару
метров в ширину и пятнадцать-двадцать в длину. Короче, достают они лопаты – и
давай копать! Почти мешок рыбы к вечеру накопали. А караси живые, только вялые
такие, малоподвижные.
- Ясное дело, вялые – согласился Ярослав, - толи дело в воде, а толи в муляке.
- Так ты представляешь, - продолжил я, - не просто в муляке, а под пересохшей
коркой! И хотя глубже, идёт мокрая грязь, а всё равно, удивительно это, какой же
живучий всё-таки карась!

Петька уже обмылся, и мы пошли к шалашу, досыпать оставшуюся ночь.

Из-за такой сумбурной ночи, проснулась вся наша кампания не ранее 9 часов утра. По
обыкновению, полезли в озеро, чтобы подбодриться и разогнать остатки утреннего сна.
Потом разожгли костер и досушили еще мокрый после стирки, одинокий Петькин
кроссовок. В этот раз на Петьку не особо сердились, но зато постоянно подкалывали,
называя то одноногим Сильвером, то старшим помощником обЛомом.
Одноногим Сильвером, Петьку назвал Ярослав, когда тот обул высохший кроссовок, а
вместо утерянного второго – намотал на босую ногу кусок брезента и перевязал веревкой,
чтобы не сползал. А Виталий выдвинул предположение, что эта наша экспедиция –
похожая на экспедицию яхты «Беда», но только гораздо хуже, так как яхте не повезло
только потому, что отпали буквы «ПО», а мы же обречены на фатальное невезение, так
как взяли с собою Петьку. Поэтому Виталий и называл его «старшим помощником
обЛомом».

Да! Сегодня у нас тяжелый день. Планируем найти трансивер и поднять аккумулятор. Но
сначала нужно построить плот. Плот мы решили строить побольше и помощнее, потому
что интересно было сплавать на соседние островки, и по возможности исследовать их.
На заготовку стройматериала отправились сразу после завтрака, чтобы успеть соорудить
планируемое плавсредство не позднее, чем к обеду. Довольно быстро нарубили десяток
ровных и длинных кленовых стволов и перетащили на поляну. Теперь оставалось
распилить их и сколотить в плот. Плот строить было удобно, поскольку солнышко
поднялось и пригревало, а на открытой поляне комары не кусались. Пока мои товарищи
пилили бревна, я быстро подключил «Недру» и начал вызывать друзей, оставшихся в
поселке. Но никто не отвечал. Тогда решил, что вероятно, Генка еще не сделал
оборванную соседским дедом антенну, и печально вздохнув, принялся разматывать кабеля
и подключать телевизионную аппаратуру. Походный телевизор и телекамера заработали
нормально, а вот передатчик никак не хотел транслировать качественный видеосигнал.
Изображение было какое-то рваное и индикатор отдачи в антенну изменил свои показания
на несколько делений. Сначала я подумал, что сгорел один из КП-350 в балансном
смесителе видеомодулятора. Но, замеряв режимы привезенным на островок тестером,
вскоре убедился, что причина иная. И уже хотел было вскрыть видеоусилитель, как вдруг
вспомнил, про изменившиеся показания индикатора отдачи. Тогда я взял у Виталия
военный бинокль и внимательно осмотрел подвешенный на дереве 57мегагерцовый
диполь, трехметровой длинны. Не высмотрев ничего подозрительного, достал походный
КСВ метр и подключил его между согласующим устройством передатчика и антенной.
Оказалось, большое КСВ, и ничего не поделаешь, нужно антенну снимать. После
прозвонки обнаружилось, что в обрыве центральная жила антенного кабеля. К счастью,
обрыв находился где-то на конце кабеля, и, отрезав небольшой кусок, удалось
восстановить работоспособность. По всей видимости, из-за обрыва в антенне, ВЧ токи
наводились на предварительные каскады телепередатчика и, смешиваясь, нарушали
модуляцию сигнала. Хорошо еще, что не сгорел транзистор на выходе.

Антенна была восстановлена и, подключив телекамеру, проверили качество сигнала,
оттащив контрольный телевизор, на всякий случай, подальше от передатчика. Сигнал был
хороший. И только я подключил телевизор к коммутируемой (RX/TX) антенне, как сразу
увидел Генку. Генка ходил по комнате и, по-видимому что-то искал, так как всё время
рылся в каких-то ящиках. Но вот он решил, что пора проверить эфир и перешел на прием.
Мы, конечно, сразу подключились.

- О, наконец, то! – сказал я, вздохнув облегченно. – Плохо без оперативной связи,
приходится вот какую махину гонять. Гораздо удобнее было бы, связаться сначала на
«Недре», а потом, если надо, включить телепередатчик. Что там у тебя, Генка, такое с
антенной?
- Привет-привет, - ответил Генка, - С утра у телевизора дежурю, а вас всё нет.
- Мы антенну ремонтировали. Кабель перетёрся, - кратко ответил я.
- А-а-а. – протянул Генка, после небольшой заминки, - понятно. – А у меня чёртов дед,
чтоб ему повылазило, антенну сорвал да еще скандал устроил! Специалист хренов. Я
вот ему покажу, как антенны обрывать!
- Нам Шурик говорил, что у деда сарай сгорел, и вообще, непонятная эта история –
сказал Виталий, затачивая топорик и не спеша чиргикая напильником.
- Ты, Виталя, если говоришь, - раздраженно ответил озлобленный на деда Генка, - то
не будь занудой, перестань строгать напильником! И так голова гудит, а ты еще по
мозгам пиликаешь, словно скрипка в общежитии. Я еле разобрал вопрос, только
напильник и слышно. А дед этот, форменный мудак. Ну и что, шо сарай сгорел?
Причем тут моя антенна? Крыша сгорела, а каркас остался. И пусть себе висит, так
нет же, прибежал, матерится, я на тебя, говорит, в суд подам. Мол, молния в антенну
попала и крыша загорелась. «Какая, к чёрту, молния?!» - отвечаю деду, у меня
заземление и орешковый изолятор. Что вы здесь матом кроете, пусть лучше ваша
бабка у меня на огороде огурцы не тырит, а то проснулся утром – огурцов нет и
следов полно. Пошел по следам, а они к вам во двор тянуться. Как до чужого добра –
так молча, а как задрыпанный сарай сгорел – так матом! В общем, объяснил ему, а он
взбесился, влез на каркас и рванул антенну. Так она вся к нему во двор и потянулась,
я еле успел за конец схватиться. Если она хотя бы упала, а то на деревьях повисла, а
дед па…юка, так и тянет, так и тянет! Мотает, гад, проволоку и матерится. Я пока на
дерево взобрался, так он её всю и смотал, а мне только кусок достался, метров семь
провода. Так что пока провод не найду, антенны не будет. Ну, может времянку,
какую и кину, но не высоко.
- Жалко антенну, - сказал я, огорченному и злому Геннадию. – Это и правда, обидно.
Даже дотошный поп Иоанн такого не сделал, когда мы с Володькой ему в форточку
антенну забросили, хотя уж он то имел полное право её оборвать. Помнишь?
- Конечно помню, - ответил Генка уже более ровным голосом, - мы ему потом три дня
огород копали, что б уладить это дело. Жаль только, Володька женился, не до радио
ему теперь.
- Ты давно его на АМ слышал? – спросил я.
- Очень давно, - ответил Генка и опять нахмурился. – За трансивером не ныряли? А то,
как бы и аккумулятор тоже, не испортился, - спросил он неожиданно.
- Когда бы мы ныряли, если еще плот не готов, - вмешался Ярослав, - вот достроим,
пообедаем, натянем маски – и вперёд за наградами.
- Вы уж сегодня, пожалуйста, достройте – попросил Генка, - мне без аккумулятора
никак нельзя, тут и так неприятности, и не хватало еще, чтобы он в воде испортился.
- Аккумулятор достанем, - успокаивал я Генку, - его мы сразу нащупали. А вот
трансивер … - с трансивером проблемы. Да что говорить, ты и сам всё знаешь.
Лучше, Гена, делай побыстрее какую-нибудь КВ антенну, потому что очень плохо
без дежурного приёма. Не держать же, в самом деле, всё время включенный телик!
- Да, - твёрдо сказал Генка и решительно сжал кулаки, будто собирался не антенну
вешать, а участвовать в уличной драке, - да, антенну надо делать. Ну, пакостный дед!
Ему я, это, даром не оставлю!

Дальше мы обсудили всякие хозяйские дела и условились связаться только поздно
вечером. Наступило время обедать. На обед сварили большую кастрюлю картошки,
открыли консервы, банку сгущенки и заварили чай. Когда всё было готово, покупались в
озере, и, расслабившись, удобно расположились вокруг импровизированного стола,
испытывая зверский аппетит.

- А что, это, за поп такой? – спросил Петька, ловко наминая «Филе-кусочки в масле», -
тоже радиолюбитель, что ли?
- Ха-ха! Дурак ты, Петька, где же это ты видел, чтобы попы радиолюбителями были?!
– громко рассмеялся Виталий. - Попы – они испокон веков попы. Одурманивают
народ, что бы бабки им потом яйца и сало сносили. У меня вон бабка тоже, веровала,
так что ни воскресенье, то ездила к попу и меня с собой тащила. Я тогда мал еще
был, лет десять, но книжки типа «Юный радиолюбитель», читал, и никаким попам не
верил, а собирал приёмнички и взрывпакеты бахал. Так вот, пока мать была на
работе, и дядька Сашка тоже, то бабка меня и воспитывала. Как сейчас помню:
противная такая бабка, религиозная. Что ни сделаешь – она евангелие причитает, а
потом хворостиной, хворостиной! Даром что я уже в третий класс ходил, всё равно
выдерет. Особенно за взрывпакеты. Помню, спрятался в сарай и счищаю серу, целых
два блока спичек перечистил, замучался вовсе. Вдруг бабка как нагрянет! Ну, я
выскочил, а пластмассовый коробок с плоскогубцами, остались. Серу я, в тот коробок
чистил. А бабка плоскогубцы спрятала, и коробку в печку кинула. (У Виталия в
летней кухне, во дворе, стояла самодельная газовая печка-буржуйка, этакая железная
бочка, а внутри трубка-факел горит.) Так оно потом как гахнет! Бабка аж на землю
впала, с перепугу. Я испугался, думал газ, подбегаю, а бабка с пола поднимается,
хватает мухобойку и давай меня драть! Закрыла на кухне и лупит. Мне делать нечего,
бегаю, кричу: «Что же вы, бьётесь, я знаю, батюшка не говорил, что детей драть
надо». А она лупит и голосит, на весь двор слышно: «Ах ты, аспид, Архелай
Иудейский! Вот ты куда, стервец, спички деваешь» К вечеру пришли родители и мне
опять досталось. После этого, бабка видать решила, что здесь не иначе как чёрт
шепчет, и на следующий день повезла меня в церкву. О том, что поедем к попу, я
узнал еще ночью, когда приспичило в сортир. Сходил в сортир, а потом мне кваса
захотелось. Зашел на кухню, вижу: бабка сумку приготовила, толстую такую. Ну,
думаю, опять к попу собралась и не иначе как меня потащит, вон сумка какая толстая,
видать за двоих поп молиться будет. То есть за бабку и за меня. Тут меня зло взяло –
ладно пусть за бабку молится, ей помирать, а мне-то что? Только зря сало тратить. И,
недолго думая, открыл сумку и вынул вполне приличный кусок. Сало было хорошее,
с аппетитною мясною прослойкой. Я взял нож и аккуратно перемещая лезвие, срезал
от туда всё мясо. «Пусть теперь жрёт!» - думаю, а сам радуюсь, представляя, как мы с
пацанами закоптим его на костре. «А на бабкины грехи, хватит и без мяса, сало и так
свежее, добротное. Пакет она разворачивать не станет, а попу и так сойдет, там еще
яйца и колбасы домашние» - решил я, закрывая сумку и весьма сожалея, что с колбас
ничего нельзя срезать.
- Да, помню, хорошее получилось мясо – сказал Ярослав, доедая картошку, - а вот бы
сейчас шашлычки! - мечтательно добавил он, позже.
- Тебе хорошо помнить, - продолжил Виталий. – А меня за это сало, потом, отчим
отлупил ремнём и ключи от гаража забрал, чтобы по сумкам, без спросу не лазил.
- Так откуда ж он узнал? – удивился Петька.
- Откуда, откуда. От верблюда! – съязвил в ответ Виталий. – Противный поп, домой
припёрся. Вернее не домой, а к бабке Дуньке, это сестра бабки моей, тоже верующая
и противная, мы у неё тогда заночевать остались.
- А ну, Виталя, расскажи все по порядку, - попросил его я.
- Так я уже сто раз рассказывал! – ответил он.
- Ну, расскажи еще, Петька не слышал, - настаивал я.
- И я плохо помню, - поддержал Ярослав, - только то, как тебя отчим драл, помню
хорошо, тогда еще мой велик в вашем гараже остался, а я пришел забирать, подхожу
и слышу: орёт кто-то; ну, думаю, не иначе как Виталю отчим дерёт. Так я и заходить
побоялся!
- Ну и дундук, раз побоялся! – высказал Виталий огорченно, - зашел, а там бы дядька
Сашка отвлекся, и пороть перестал, мне бы тогда меньше досталось.
- Ага, перестал! – ответил Ярослав. – Я помню, натворили мы что-то, он увидел, да как
даст подзатыльник! Причем тебе один, а мне два!
- Это потому, что я убежал раньше, - разъяснил Виталий.
- Вот-вот. Сам убежал, а мне говорит, заходи. Э гэ, дураков нет! – сказал Ярослав,
хитро прищурив глаза.

Виталий открыл рот, собираясь ответить Ярославу по поводу дураков, но, не сообразив
ничего подходящего, откусил полкартофелины и тщательно пережевав, продолжил
рассказ про дотошного попа.

- Так вот, - проговорил он, закусывая хлебом, - приехали мы значит, в село до бабки
Дуньки. Село большое, с церквой. В церкви той, проживало несколько монахов, и
справлял службу поп, батюшка Иоанн. Иоанн был поп молодой, но уже толстый и,
как я подозреваю, хитрый.
- Конечно хитрый, - уверенно подтвердил Ярослав, - а то с чего же, ему, молодому,
быть толстым? Монахи живут бедно, на церковных харчах, да на безмясных постах
особо не разжиреешь.
- Так то монахи, а это поп, - продолжил Виталий, - конечно, не всю же жизнь в
монахах ходить, надо и хозяйство налаживать. В общем, зашли мы в церковь, а там
уже бабки набились, послушать как поп поёт. Долго пел, нудно, мне уже есть
захотелось, а он еще, гад, поёт. Не выдержал я и полез в карман, а в кармане у меня
семечки. А только как их есть-то? И тут я вспомнил, как в школе лузал на уроках
семечки, а чтобы не привлекать внимание и не мусорить, лушпайки не выплёвывал, а
кончиком языка во рту, аккуратно, отодвигал их за левую щеку. Правда, к концу
урока был вид, будто бы на левой десне воспалился здоровенный флюс. Однажды
даже, меня вызвали к доске отвечать урок. И хотя, урок я, в общем-то, знал, но не мог
произнести и слова, потому что тогда изо рта посыпались бы лушпайки. Стою я как
дурак и глазами лупаю. А училка молодая, злая, все орёт и характер тренирует, это
значит для того, чтобы потом ученики на шею ёй не сели. А лицо у меня – будто я
щеки надул и гримасы корчу; когда сидел, то вроде бы ничего, а как вызвали к доске,
то перекосило, наверное от волнения. Отвечай, говорит, или садись два поставлю. А
двойку мне, конечно, не хочется. Подожду, думаю, сейчас решать скажет, уж на
доске-то мелом напишу, а там скоро звонок, все повскакивают, она отвлечется, и я
быстро выплюну шкорки вот в это, рядом стоящее, ведро. Однако училка уставилась
на меня, смотрит и говорит: «Я такой наглости просто не встречала, мало того, что
урок не выучил, так он еще рожи корчит! Если ты, сейчас, не уберешь дебильное
выражение, то кол по поведению тебе поставлю».
- Кха! Кха! – откашлялся Ярослав, со смеху подавившись кильками, - и что, кол
влепила?
- Двойку поставила, и выговор вписала, что-то типа: балуется на уроках, срывает
дисциплину.… Но неважно, всё равно ёё со школы потом выгнали, говорят, с
директором поругалась.
- Так говоришь, жрать охота и семечки в кармане, - напомнил Петька суть разговора.
- А, да, – сказал Виталий, - очень охота. Стал я незаметно есть семечки. Ну, ем, а
шкорки за щекой собираю. Бабка на попа смотрит, слушает и не замечает, как я из
кармана семечки достаю. А главное, что лушпайки не плюю и кажется, будто у меня
просто чешется подбородок, раз я руку ко рту подношу. Минут через пятнадцать
закончилась служба, и поп остался объяснять индивидуально и принимать дары. А
бабка, как назло, рассчитывала поговорить с попом подольше, чтобы он и мне, про
всякий там грех, рассказал. И стали еще, ждать пока другие пройдут. А я-то думал,
служба закончится - мы уйдём, вот и наел полный рот шкорок. Эх, думаю, досада. Но
ничего, поп не училка, двойку не поставит, просто буду молчать, вот и все. Пусть
знает, что я атеист. Конечно, немного поддакнуть было бы лучшее, а то, как выйдем,
бабка заругает. Ну да ладно, что ж теперь поделаешь. Так вот, ждем мы и ждем.
Вроде и немного времени проходит, минут десять, где-то, а мне они за полчаса
смахивают. А во рту лоскочит и чешется, так и хочется, извините, плюнуть. Терплю,
а сам проклинаю ту бабку, что перед нами будет. Точнее не бабку, а целую семейку –
бабку, женщину и мужика. Как я понял, загулял мужик, а бабка, его тёща, жалуется
попу, а жена плачет и причитает. Мужик же, видимо, не совсем трезвый:
пошатывается, бурчит что-то, а иногда и громкое словечко скажет. Видно не
нравится ему эта церемония, но боится тёщу и замолкает, когда поп читает о грехе
блуда. В общем, моя бабка сидит, ждёт на лавке, а я встал, вроде как ноги затекли, и
подсел поближе, с краю рядов, где мне хорошо слышно стало. – Бес плутает, - слёзно
жаловалась женщина попу, - пьёт больно и на девок всё время зыркает, уже третью
ночь дома не ночевал, пропал мужик, спаси батюшка! А мужик скривился, молча
стоит, то на тёщу зло поглядывает, то на попа угрюмо смотрит. – Всяк кто смотрит на
женщину с вожделением, имеет грех прелюбодеяний, ибо прелюбодей он будет в
сердце своём – читал поп Евангелие и внимательно глядел на скривившегося мужика,
- ежели правый глаз соблазняет тебя, - продолжал он, - тогда вырви его, окаянного, и
брось прочь от себя: ибо лучше, чтобы истлел один из членов твоих, ежели все тело
будет ввержено в геенну. На это мужик ничего не сказал, только зло на жену глянул и
пробурчал ей что-то. Поп услышал и читает: «А кто разведется с женою своею, тот
кроме вины любодеянья, даёт ей повод прелюбодействовать». Тут мужик не
выдержал, занервничал, и так икнул, что батюшку даже перегаром обдало. Батюшка
отшатнулся, и я услышал: «Кайся, сын божий, ибо храм сей не питейный вертеп…,
держите язык от лукавых речей…, не скверни дондеже в храме…, широки врата
ведущие в погибель…», и всякое тому подобное. Бабка, теща мужика, завидев, что
дело принимает нежелательный оборот, поблагодарила попа, и, оставив дары, быстро
выпихнула мужика на улицу, освободив наш черед слушать поученья. Подошли к
попу, ну бабка ему и рассказывает, что мол, внук стал совсем непослушный, и дня не
пройдет как сделает дурное, не иначе как пороблено или подбивает кто. Поп
послушал и сказал: «Диавол ставит сети на молодые души, ибо не размышляют они,
что плоть есть тленна, и не знают они писания, а потому и открыты во грех. Скажи,
отрок, что ты слышишь, доколи приступить к действу дурному?». Я, конечно, ничего
произнести не в состоянии, стою себе молча, попа рассматриваю. Бабка мне шепчет:
«Отвечай, окаянный, не позорь перед батюшкой!». А я молчу. Тогда поп подумал,
наверное, что меня совсем уж черти одолели и решил обкурить каким-то дымом,
чтобы изгнать нечистого, или очистить, или не знаю, как оно там еще называется.
Запалил он зелье и вокруг махает.
- Это ладан, - уточнил Петька, - им всегда чёрта изгоняют.
- И покойника обкуривают, – добавил Ярослав.
- Не знаю чем обкуривал тогда поп, - продолжал Виталий, - а только дым какой-то
специфический, попал мне в ноздри и щекочет. Я терпел-терпел, а потом как чихну!!!
И прямо батюшке на рясу. О, это надо было видеть! Батюшка испугался, отскочил, а
ряса была усыпана мокрыми, прилипшими лушпайками. Даже на лицо пристала
черная шелуха. Опешили, бабка перепугалась, ничего не поймет, всё меня за плечи
теребит, а у самой руки дрожат. Вдруг подбегает находящийся неподалёку монах,
кричит: «Сетьно узрел Диавол, аки воздвигнут глас покаяния, и отступил, сие
облегчая чрево!», хватает меня за руку и выводит во двор, а бабка за мной бежит и
молится. У бабки зрение плохое, она и не поняла что это лушпайки, только
испугалась, охает. Я думаю, поп тоже не разобрал сразу, а монах этот, меня знает, я
для него как-то тайно за самогоном бегал, когда у бабки Дуньки гостили. В общем,
моя бабка ничего и не узнала, отдала ему сумку и пошли мы домой (до её сестры).
Всё по дороге спрашивала, как я себя чувствую. Я отвечал что хорошо, только болит
голова и шея. «Это тебе за непослушание и хулу» - пояснила она.
- Ха, ха! Хорош гусь, «болит голова и шея», - рассмеялся я, - а щёки не болят?
- Я бы посмотрел, чтобы ты делал, если б так попал – спокойно огрызнулся Виталий, -
хорошо ещё, что был знакомый монах и вывел.
- Да-а-а… От греха подальше, - добавил Ярослав, вытирая жирное пятно, оставленное
упавшей килькой, во время следования в рот.
- Так что, и вправду такое было? – спросил впечатленный Виталиным рассказом
Петька.
- Это тебе повезло, что ты тогда жил на севере и у нас не бывал, - ответил Виталий, - а
то бы и тебе досталось. Противная была бабка. Когда умерла, я и не плакал сильно.
- Ещё бы! – воскликнул Ярослав, вымакивая соус со дна консервы, - помню, пришёл я
к вам, говорю: «позовите мне Витальку», а сам пирожок ем. А тогда пост шел какой-
то, и бабка твоя, как увидела пирожок с мясом, так и кричит: «Что ты жуёшь пред
мои очи, аки некормленый скот». Так меня со двора и турнула!
- Конечно турнула. А ты что думал? В пост все бабки, которые веруют, злые, -
подтвердил Виталий.
- Это потому, что шляются голодные, есть охота, а пост не разрешает. Вот и орут с
досады, - доедая консерву, объяснил Ярослав.
- А я, об этом и говорю, - продолжил Виталя, - а ты попёрся с пирожками. Мог бы
догадаться и спрятать, а то разозлил бабку, так она меня, потом, курятник чистить
заставила и помёт выносить; наверное специально, что бы ты все свои пирожки за это
время сожрал и мне ничего не оставил.
- Я тебя ждал, ждал… ну и доел, конечно, - смутился Ярослав, опуская взгляд.
- Так что же дальше-то было? – не успокаивался заинтересовавшийся Петька, -
расскажи, Виталя, а то я и не знал, что наша бабка такая противная была. Хорошо,
что меня тогда, здесь, не было.
- Вот и жаль, что не было! То бы она тебе мозги вправила, что б не лазил где попало и
не делал что попало, это тебе не тётя Наташа. Бабка же, церемонится не стала, а
всыпала хорошенько, сразу дурь и повылетела. Вот бы посмотреть! – сказал
Виталий, мечтательно прищурив глаза. Досадно, что меня только драла. А попа,
видать, за сало жаба задавила, вот и припёрся вечером, будто про меня беспокоится.
Просто так вряд ли бы он припёрся, это, я подозреваю, оплёванная ряса его
разозлила. Короче, как пришли мы домой, бабка успокоилась, разговорившись с
сестрою на всякие религиозные темы. Меня же отпустила, и отправились мы с
Вовкой на кооперативный ставок, где работал его дядя, коропчат ловить. Неплохо так
наловили, принес я их вечером домой, уловом хвастаюсь. Бабка Дашка достала тазик,
пошла на кухню чистить рыбу. А чтобы потом не занимать сковородку, моя бабка
решила, тем временем, поджарить на ужин немного свинины. В общем, рыба
чистится, мясо шкварчит на сковородке. Как слышим – в калитку кто-то зашел, а
потом и в дверь стучит. Открываем – поп стоит. Ну, бабки обрадовались, в хату
приглашают. А у меня сердце съёжилось, чувствую не спроста это. Зашел он в хату и
носом шмыгает: свинину чует. Нюхал-нюхал и заподозрил, что это, умышленно
срезали из дарованного сала всё мясо, и теперь его преспокойно жарят, а ему, как раз,
подсунули только голое сало. Батюшка Иоанн с виду набожный, религиозный,
говорит красиво, псалмы поёт, а внутри, как и всякий человек, не хочет чтобы его за
дурака считали. Я заметил – лицо у него стало угрюмое и задумчивое, но через
секунду – опять смиренное и, своего рода, религиозное, какие бывают у попов когда
они читают проповеди.
- Проходите батюшка, проходите, - забеспокоилась бабка Дашка. - Садитесь как
желаете, или к столу идите, поросюка отведать. Хороший был поросюк, упитанный.
Одного сала десять банок закрыли. Чай измучились на службе, за грехи-то наши?
- Изнурился, матушка, ох изнурился, - ответил поп, неторопливо поглаживая бороду. –
Бог верен, а всякий человек лжив. Нет страха за глазами грешников и отступников,
ибо не чтят храм Божий, не разумеют писание.
- Как же, батюшка, им разуметь-то? Мы, грешные, хоть в храм-то ходим, а они куда?
Блуд у них, да сквернословие, – говорила бабка Дашка, исходя из рассказанного ей
случая, произошедшего сегодня в церкви. (Это когда хмельной мужик обозвал свою
жену и попа так, что рядом стоящая теща, не дослушав проповедь о грехе
сквернословия, поспешно выпихнула мужика из церкви, дабы не вышло чего).
- Яд аспидов на губах их, - промолвил поп, и слегка нахмурился, вероятно, вспоминая
ругательные слова, отпущенные мужиком в его адрес. – Гортань их – гроб открытый,
а уста полны злословия, - продолжил он, ёрзая на стуле, - ибо сказано: «Кто желает
видеть добрые дни, тот удерживает язык свой от зла и уста свои от речей лукавых».
- Видишь, Виталька? – спросила у меня бабка, подвигая попу поросюка, а точнее
большую тарелку жирного мяса, - видишь, до чего доводит хула и непослушание?
Позор на всё село! (Это она имела в виду позор того пьяного мужика - его теперь
обсуждают все бабки). Даже батюшка осуждает, хотя все мы грешны, - вздохнула
моя бабка, вынимая из кастрюли большой кусок свинины. Однако батюшка ни чего
не ответил, а только молча вгрызался в мясо, периодически вытирая салфеткой губы
и зажирившуюся бороду. Тогда ей что-то ответила сестра Дашка, и так, слово за
слово, прошло минут десять, пока на дне наших тарелок остались одни только кости.
Костей было много, и я почему-то, вспомнил сцену из фильма «Приключения
Буратино», когда, обедая в харчевне, злой Карабас-Барабас и хитрый Дуремар
потребовали большой глиняной кувшин, в котором сидел тогда Буратино, и кричали:
«Подайте нам этот кувшин, мы будем кидать в него кости!». Это меня настолько
развеселило, что, глядя на попа, который зыркает то на груду костей на тарелке, то
на кастрюлю с мясом – я громко рассмеялся, более не в силах сдержаться. (А поп,
видно, хотел добавки, но ему не предлагали и по всеобщей солидарности, с
кастрюли никто больше не брал). Бабка сразу же дала мне подзатыльник и турнула
из-за стола. Но было поздно: поп, расценив это как насмешку с моёй стороны по
поводу его зажиренной бороды, сразу нахмурился, и, не скрывая раздражения, резко
встал из-за стола.
- Не к тебе пришел я, Дарья, - сказал поп, отодвигая табуретку, - не к тебе, а к сестре
твоей. Ибо дар сей, - он поднял правую руку и направил вверх указательный палец, -
пребывает от лукавого! – и посмотрел на кости, валяющиеся в тарелке. – В храм
Божий, - продолжал батюшка суровым голосом, - не гоже ступать, помышляя о
нуждах плотских, и жертвуя дары для корысти гнусной, но для чистоты душевной,
ибо всякий стяжатель подлежит синедриону, а стяжатель в храме – паче тяжкий грех!
- Да какой же грех, батюшка?! – заголосила моя бабка. – Какой грех? Только от
чистого сердца! Сама не доедала, всё берегла, чтобы молитвами вашими – да до Бога.
- Помыслы нечистые, - продолжал поп, - ввергают душу в грех, а где грех там и
Диавол, вот и крутит ваше чадо, дабы дурное дело. Ак рясу изгадил, нечестивец! -
выругался батюшка, глядя злыми глазами в мою сторону. Вы, дорогая, мойте юнцу
рот, ежели в храм ведётё. Сало расчленили, мясом потчуете, яко же в храм – так
юнец во рту скверну несёт, а сало обрезаете, даже обрезки видно. Нехорошо!
- Какой скверны?! Какие обрезки? – перепугалась бабка.
- Плевел подсолнечного происхождения, - ответил поп, - не можете служить Богу и
маммоне! – произнёс батюшка Иоанн, доставая из сумки небольшой свёрток. – Не
собирайте себе сокровища на земле, где моль и ржа истребляют, и воры подкапывают
и крадут – читал он Евангелие, разворачивая свёрток, - но собирайте сокровища на
небе, где ни моль, ни ржа не истребляют, а воры не подкапывают и не крадут, -
закончил батюшка, полностью развернув на столе свёрток. Тут я с ужасом увидел
дарованное сало, с которого вчера, так хитро, срезал всё мясо. Действительно, было
очень хорошо заметно, что мясо срезали нарочно.
- Вот это да! – воскликнул Петька, слушая Виталия. – А почему же, ты не срезал так,
чтобы незаметней было? – спросил он.
- Легко сказать, - ответил Виталя. – Я и так старался поаккуратней, но свет включить
нельзя было, а на улице только светать начало. Нехорошо, конечно, но кто ж знал,
что поп такой вредный? Да еще и ряса.
- Ряса это круто, - заметил Ярослав, метко бросая опустошенную банку из-под килек в
мусорную яму. Я помню в детстве, лет в десять, с балкона семечки плевал, а потом
меня отец выдрал, потому что у соседей снизу заплевался весь балкон, а у тех, что
справа – висело бельё, так оно также оказалось заплёванное. Я кричу: «Что я виноват,
раз ветер подул? Это роза ветров виновата», а отец ремень хватает и говорит: «Вот
щас вздую, чтобы тебе больше не мешала, роза ветров!». И выпорол хорошенько.
- Меня отчим потом тоже выпорол, - проговорил Виталий. - Ух, скверный поп! Я знаю,
сам он, конечно, не верит в эти библейские сказки. Только поучать, горазд, тем более
что сказать можно всё что угодно и как угодно.
- Как говорил граф Калиостро,- добавил Ярослав, - люди хотят быть обманутыми, или
другими словами, им говорят то, что они хотят услышать. Это как цыгане – сама
гадает, а тем временем внимательно следит за твоим выражением лица, где тебе что
не понравится, она сразу говорит другое, пока ты согласно закиваешь головой – да,
это меня сглазили, а сам я такой хороший! Прямо ангел во плоти!
- Это ты прав, - вздохнул Виталий, - а скажешь правду, так не то что денег не дадут, а
еще и тумаков навешают. Правда, она никому не выгодна, ёё и так все знают. Придёт,
например, клиент к гадалке и, допустим, услышит правду о неправильности
собственных поступков, после чего, негодуя, спросит: «Что же это, я за свои деньги
ещё и виноват, оказывается?». Э, нет, она скажет, что это кто-то порчу тебе навёл,
кто-то виноват, только не ты. Не люблю этих гадалок, целителей там всяких! Я как-то
был в городе, пристала на базаре цыганка, думает, что я дурак. А я специально и
говорю: «Да, у меня большие проблемы», хотя реально нормально всё. Так она у
меня сразу порчу отыскала. А что говорить, когда у человека, по настоящему
трудности и невезения? Много еще людей, которые вместо того, чтобы следить за
своими поступками, что бы не возникало проблем, думают что кто-то, волшебным
образом, сразу его и осчастливит, за умеренную, так сказать плату. Вот так и попы:
несите только деньги, а я за вас всё сделаю, кроме того, будет ещё и спасение на
небесах! Скажешь ему что-нибудь против, он говорит – это Диавол.
- Это у него работа такая, что б говорить, - сказал Ярослав, - попу тоже надо жить. А
вообще-то, кто его знает… Может и правда, оно того, житие небесное где-то.
- Не знаю, какое небесное, а вот земное житие, у попа очень даже и ничего, - уточнил
Виталий. – Ты, Петька, кажется спрашивал, почему мы антенну попу в форточку
забросили? Это, в общем, целая история была, ёё лучше рассказывать не спеша, у
костра вечером, картошку печь, чаёк попивать. А сейчас нам предстоит натянуть
маски, и вперёд за трансивером… под воду! Время-то идёт, некогда уже сидеть,
перекусили и довольно. Короче, вечером расскажу, тем более и так все, кроме тебя,
знают.
- Так это что за поп, другой какой-то? – спросил Петька.
- Если бы другой, а то как раз этот, - ответил Виталий, - да и что говорить, невзлюбил
он меня, как и я его тоже. Дело было пару лет назад, позывных у нас еще не было, и
работали мы АМом, радиохулиганили, короче. Как я уже рассказывал, с Вовкой мы
дружили с самого детства, а так как бабки поумирали и ездить просто так в село было
нечего, то виделись с ним редко. Ну, и конечно, решили сделать передатчик, что бы
связываться. У меня всё давно было готово, шарманил по ночам, а днём музыку
пускал, или болтали с Ярославом, или еще с кем ни будь по посёлку. А вот с Вовкой
наладить связь не могли, не получалось у него настроить передатчик. Радиолу
«Эстония» - нормально перестроил, принимает классно, а передатчик всё никак не
строился, идёт возбуд, и всё. Тогда я решил далее не откладывать и приехать на
недельку в гости, помочь с настройкой, а также привезти более высоковольтный
трансформатор для усилителя. Всё бы хорошо, но не нравилось мне, что одним из
соседей, по левую сторону двора, является этот самый противный поп. Сначала он
жил на краю села, а потом остепенился и купил дом, как раз неподалеку от церкви, а
именно по соседству с Вовкой. Там раньше жил хороший хозяин – дядька Мишка, но
по причине здоровья продал и перебрался поближе к югу. А место конечно,
выгодное, в центре – с одной стороны сельсовет и магазины, а с другой церковь. Дом
то хороший, видно не бедный поп, хорошо живёт.
- Может и мне пойти в монахи, чтобы попом стать, - пошутил Ярослав, - А что?
Живёшь как все: и жена, и дети, и дом, и хозяйство собственноё. Чем не работа, еще и
дары всяческие несут - грехи отмаливать. Колхоз может обанкротиться, завод
закрыться, а грехи были, есть, и будут, покуда люди вообще на Земле существуют.
Не то, что буддийские монахи, типа шаолиньских. Там, я читал, новичка первые
несколько лет старшие братья тузят и заставляют выполнять всякие грязные работы,
типа помои выносить – это духовные испытания значит. Что-то вроде
предварительного отбора: кто не выдержал, тот недостоин. А у нас что? Сиди себе
Библию читай или в хоре пой, по праздникам. Еще незаметно и сто грамм потянуть
можно, как твой, Виталя, знакомый.
- Да, я его не раз выручал, - подтвердил Виталий. – Поп даже выгнать его грозился,
когда тот, после некачественного самогона, постоянно икал во время богослужения
седмичного круга. Правда, как я потом узнал, батюшка был и сам не прочь… Ну да
ладно, опять заговорились. Пойдёмте нырять, а то сегодня не успеем, а Генка за
аккумулятор переживает. Сначала достанем аккумулятор, а потом будем искать
трансивер, если сразу не увидим.

Вчетвером спустили плот на воду без особых усилий. С собой взяли верёвки, проволоку и
небольшой, но сильный магнит, привязанный на толстой леске. Магнит нам Генка привёз,
чтобы тягать по дну, пока он примагнитится, если повезёт, к нашему трансиверу. Его
забросили сразу же, как только отплыли от берега. Ярослав сказал, что, возможно, пока
мы доплывём до нужного места, к нему намагнитится много полезных вещей.

- Какие же тут, могут быть вещи? – возразил Виталий, - это тебе не городской пляж.
- Как знать, а может что-нибудь с войны, - не соглашался Ярослав, - вон в землянке
сколько накопали.
- Хорошо в землянке накопали, - согласился Виталий.

Мы проплыли уже метров двадцать, как вдруг леска заметно дёрнулась. - Стой! –
скомандовал Ярослав, - что-то есть. Начали подтягивать, оказалось, магнит просто
зацепился. Тогда не стали рисковать, и высмыкнув его из-под коряг, больше не
забрасывали, пока не доплыли до места катастрофы. Там торчал воткнутый мною шест, он
несколько наклонился, так что выглядывал только небольшой кончик. Виталий воткнул
еще две длинные палки так, что бы плот оказался между ними и не отплывал. Петьке
поручили забрасывать магнит, а мы, втроём, натянули маски и принялись нырять в
поисках трансивера.





Наука профессора Фрейда.



Итак, дружно натянув подводные маски, все, кроме Петьки, прыгнули в озеро, в надежде
обнаружить утонувший трансивер и поднять со дна аккумулятор. Но, как назло, не
наблюдалось ни аккумулятора, ни трансивера.
- Что за чёрт! – переживал Виталий. – Я сам его лично трогал, когда вещи
вылавливали. Трансивера – да, не видел, а аккумулятор был! Он, правда, сильно ушёл
в муляку, но ведь видно же было, даже без маски! И ты, Валера, видел.
- Конечно, видел, - подтвердил я, – мы тогда, вдвоём, поднять его пытались, но без
лодки не получилось.
- Это он окончательно погрузился в ил, - сказал Ярослав, натирая мылом маску, - так
сказать, ушёл в подполье.
- Если бы в подпольё, а то в ил! – не успокаивался Виталий. – Кончай лопать! – турнул
он Петьку, потому что тот уже вскрыл кулёк с бутербродами, и, что называется,
приложился. – И пол часа не прошло, как ныряем, а ты уже жрёшь, - возмущался
разозлённый неудачами Виталий, - а ну, бросай этот чёртов магнит и надевай маску, –
скомандовал он Петьке, - раз сам утопил, то сам и ныряй!
- Давай маску, - спокойно ответил Петька, - а то сижу, и как дурак, кидаю этот
дурацкий магнит, лучше под водой поплаваю.
- Э, нет, - возразил Ярослав, - кидай Петька, кидай. Только подальше забрасуй, и в
другую от нас сторону. А то елозишь по дну, грязь поднимаешь, а потом муть сюда
несёт, что нам дно плохо видно. Я же тебя просил! Еще немного поныряем, и если
ничего не найдём, тогда будем прямо здесь и забрасывать, авось примагнитится
трансивер.
- Как же, примагнитится, - буркнул Виталя, - щупать надо.
- Так мы магнитом и пощупаем, - объяснил Ярослав, - не на пол метра же он ушёл, в
самом деле?
- А чёрт его знает, куда он ушёл, - опять чертыхнулся Виталий, после чего взял у
Ярослава мыло, натёр на своей маске стекло, что б под водой не потело, и спрыгнул в
воду, окатив нас холодными брызгами. Мы, с Ярославом, отдохнув еще минутку на
просторном плоту, также попрыгали в воду.

Напомню, что озеро, в месте катастрофы не самое глубокое, чуть более двух метров; дно
илистое, с редкой подводной растительностью, в основном обыкновенными водорослями
и кувшинками, также редко попадались чёрные гнилые коряги, облепленные какими-то
мелкими ракушками и жучками. Ряска, по обыкновению произрастающая в озёрах и
плотным покрывалом заволакивающая поверхность, вся находилась у берегов, поэтому и
видимость, в ясный солнечный день, под водою, была хорошая. Но стоило немного
пошарить по дну, как поднималась густая илистая жижа и, выпуская мелкие пузыри,
расплывалась чёрным жирным пятном, словно потревоженная морская каракатица. Мы
ныряли аккуратно: плавая под водой, внимательно осматривали дно, стараясь ни к чему не
прикасаться. Однако вода уже помутнела, потому что пока мы отдыхали, Петька, по
поручению Ярослава, забрасывал магнит и вскаламутил дно. Поразмыслив, пришли к
выводу, что скупой платит дважды и забрасывать магнит, а потом нырять в мутную воду –
очень неудачная затея, все равно, что мести пол веником и одновременно лущить семечки,
выплёвывая шкорки. Решили не спешить и делать что-то одно - или прочёсывать дно
магнитом, или только осматривать, ныряя в масках.

Изрядно уже уставшие, погружаемся еще несколько раз. Плаваем-плаваем, как вижу – от
меня, неподалёку, поднимается огромное облако грязи. Оказалось, Ярослав увидел что-то
и роется. Но он так зачернил воду, что подплывать к нему не имело никакого смысла, всё
равно ничего не увидишь. Тогда, ухватившись за плот, стали ждать. Ярослав поднимался
на поверхность, но, глубоко вдохнув, опять погружался под воду, не произнося и слова.
Ещё, после нескольких попыток, он подплыл к плоту, и, подтянувшись, взобрался на
палубу. Я и Виталий молча последовали его примеру.

Палуба, то есть поверхность плота, сильно нагревшись под прямыми лучами
послеобеденного солнца, приятно согревала наши прозябшие спины и другие, не менее
озябшие под водой, части тела. Чтобы сэкономить место, лежали вытянувшись
«штабелями», только Петька сидел и уныло поглядывал на кулёк с бутербродами, потому
что свои он давно уже съел, оставались только наши. Отдышавшись, Ярослав обрадовал
нас, рассказав, что обнаружил аккумулятор, который действительно, почти полностью
засосало в ил.

- Я место хорошо запомнил, - говорил он, отогреваясь на солнышке, - только есть
охота, аж живот сосёт, вот перекусим, отогреемся, тогда и поднимать будем.
- И у меня сосёт, - унылым, будто на похоронах, голосом, произнёс Петька.
- А я тебе говорил, кончай лопать, - строго ответил Виталий, выкладывая бутерброды, -
вот теперь прыгай в воду и плыви к берегу, там еды много, - добавил он, искусно
скрывая иронию. - Так я и знал, что это до добра не довёдёт, - Виталий уже
разламывал оставшиеся бутерброды так, чтобы досталось и Петьке. – Вот теперь
будет поровну – сказал он, разделив еду на четыре части.

Потом мы приятно перекусили, как всегда ругая Петьку, но радуясь, что деревянный плот,
он уж никак утопить не сможет. Петька, за время пребывания на острове, что называется,
остепенился, и на все упрёки спокойно отвечал, что он тут не причём, всё это злой рок и
несчастное стечение обстоятельств.
- Ты прав, - Виталий откусил бутерброд и отхлебнул с баклажки холодного чая, - нас
действительно преследует злой рок и несчастное стечение обстоятельств, самое
худшее из которых это то, что пришлось брать тебя с собой. И почему, ты, Петька,
приехал отдыхать именно сейчас? Мог бы раньше или позже, а то, как раз когда мы,
за всё лето, таки собрались на озёра. Эх, досада! Такой трансивер хороший был!
- Нам своего не надо, вернуть бы чужое, - вставил я, не менее философскую фразу, -
чёрт с ним, с трансивером, лишь бы дядьки Кольки ЭМФ не испортился. Всё-таки не
один день под водой пролежал, и что самое прискорбно, лежит до сих пор, в этом
утопшем трансивере. И как это он так утонул, что его на дне не видно? – ведь лежит
же, подлец, где-то в муляке!
- А я говорил, - вспомнил Ярослав, - не кидайте его на вещи сверху, а лучше упакуйте
в ящик. Это он, наверное, первый за борт вывалился, когда взорвался сосок и лодка
тонуть стала. Она же не сразу перевернулась.
- Точно, не сразу, - отметил Виталий, и в его глазах мелькнула надежда. - Помню,
сначала выстрелил сосок, все всполошились, раскачивая нагруженную лодку, потом
она еще проплыла с десяток метров, а уж после, будь она неладна, окончательно
перевернулась.
- Вот я и говорю, - продолжал Ярослав, - не может быть, чтобы аппарат полностью в ил
провалился, ну, хотя бы, до половины, это же не десятикилограммовый аккумулятор?
- Конечно, не аккумулятор, - подтвердил Виталий, глубоко задумавшись, - вот что,
давайте побыстрее поднимем аккумулятор, а потом тщательно прочешем
окружающее дно, этим Генкиным магнитом.
- В каком смысле, окружающее? – уточнил Ярослав.
- Ну, этого места, - ответил Виталий, - в том смысле, что освободим плот и будем
плавать с магнитом, вокруг шеста (которым я отметил место катастрофы), в радиусе
приблизительно двадцати метров. Опустим магнит так, чтобы он едва касался дна, и
будем плавать туда-сюда, туда-сюда. Двадцать метров оплыть на плоту и прошарить
магнитом – реально, а вот пронырять без водолазного оборудования, всего лишь в
масках – не очень то.
- Действительно, - поддержал я идею, - если дело обстоит именно так, как
предположил Ярослав, тогда ныряя только возле шеста, трансивер мы, конечно, не
найдём. Скорее всего, здесь его нет, мы всё ищем, а он лежит где-то неподалёку. Вот
только где? Правее или левее? Пожалуй, что правее, ближе к центру и,
следовательно, дальше от острова, это должно быть верно, так как подплывали мы к
острову, а не наоборот. Значит, первым делом, отплывём еще метров пятнадцать в
озеро и там попробуем забросить.
- Я тоже так думаю, - согласился Виталий, и мы, доевши бутерброды и передохнув,
начали подъём аккумулятора.

Ярослав взял проволоку и, сделав пять-шесть погружений, надёжно обвязал ею
аккумулятор. Потом, протянув сквозь проволочные колечки верёвку, взобрался на плот и
принялся тянуть. Верёвка натянулась, а плот погрузился еще на несколько сантиметров
ниже, но аккумулятор не поддавался; казалось что он, прямо-таки укоренился на дне
озера. Тогда потянули за верёвку втроём, и после резкого рывка, аккумулятор пошел, и,
поднимаясь, выбрасывал из глубины много разных пузырей, которые, достигнув
поверхности, тут же и лопались, противно воняя. Наконец мы втянули его на плот, где с
него стекала грязь. Очистив от водорослей и обмыв, сразу же решили «списать его на
берег». А посему, ловко орудуя самодельным веслом, быстро приближались к островку,
довольные и весёлые.

Остановившись у берега, я стал привязывать плот, размышляя как бы получше прибить на
палубу какие-нибудь сиденья и построить деревянный каркас, чтобы, обтянув его
целлофаном можно было плавать и в дождь. Ярослав и Петька унесли аккумулятор на
поляну, а Виталий, ступив на берег, сразу помчался в шалаш, с целью достать, как можно
скорее… нет, не сушёную колбасу, которая, испуская по ночам томный аппетитный запах,
часто мешала уснуть, особенно Петьке; нет, не военные комароустойчивые штаны и такой
же пиджак-афганку, с большим количеством нужных и глубоких карманов; и даже не свои
мощные и обрезиненные, почти влагонепроницаемые, похожие на военные боты,
любимые кроссовки. А стремился он в шалаш с высокой, благородной целью – поскорее
взять свой боевой, не раз выручавший в жестоких боях с неумолимыми законами физики,
прибор Ц4315, 1977 года выпуска, с заводским серийным номером 652192.

Так вот, вытащив из шалаша тестер, Виталий обнажил остро заточенные щупы и с
голодным хищным взглядом приближался к утомлённому транспортировочными и
подводными мытарствами, тихо стоящему на поляне, несчастному аккумулятору.
Подошел, и решительно ткнул в обнаженные клеммы острыми щупами. Стрелка прибора,
на этот раз, решила не испытывать судьбу и исправно показала не больше не меньше, а
ровно двенадцать вольт.
- Есть! – воскликнул Виталий, и глаза его радостно блеснули.
- Что есть? – переспросил стоящий неподалёку Ярослав.
- Напряжение, - ответил Виталий, - двенадцать вольт.
- Я знаю, что двенадцать, - сказал Ярослав, внимательно рассматривая шов, который
имел наглость лопнуть на правом кроссовке. – И ежу понятно, что двенадцать, раз
двенадцативольтовый аккумулятор, ты точнее скажи, - допытывался озабоченный
неожиданной неприятностью, Ярослав.
- Ровно двенадцать, - твёрдо ответил Виталий.
- Что ты, Виталя, говоришь? – спросил Ярослав, размышляя, что лучше всего будет
зашить кроссовок рыболовной леской, - сколько живу, а не видел, чтобы на
аккумуляторе было двенадцать вольт, всегда или на вольт больше, если не севший,
или меньше, если севший.
- Пойди, посмотри, - невозмутимо ответил Виталий, - а лучше принеси лампочку, на
неё еще попробуем.

Мы подошли к прибору и убедились, что стрелка показывает точно двенадцать вольт, и
только когда подключили десятиватную лампочку, она стала плавно опускаться и
достигнув одинадцативольтовой отметки, заметно притормозилась.

- Больше не надо, - решил Ярослав, - видно уже, что сел, убирайте лампочку.
- Неужели в воде расходуется такой ток? – удивился Виталий, - вода-то не солёная.
- Мало ли… - отсоединяя лампочку предположил Ярослав, - мало ли что, может просто
сел, а может вода во внутрь попала, как бы не испортился.
- Вряд ли, - сказал я, - он же герметичный, в нем дырок нету. Просто подсел на дне, вот
и всё. Пусть теперь стоит, больше трогать не будем, а то если разрядим, тогда точно
испортится.

В основном же, аккумулятор опасений не вызывал, и настроение у всех, за исключением
разве что Ярослава, имелось приподнятое. Виталий спрятал тестер в шалаш и приоделся,
так как до сих пор находился в плавках и что называется «кормил комаров», проверяя
состояние аккумулятора. По поручению Ярослава, он прихватил две буханки хлеба и
пакет пшенной каши, потом, немного поразмыслив, отрезал кусок подвешенной на
крючке, чтобы случайно не украли полевые мыши, сушеной колбасы. Так он к нам и
подошел – в одной руке хлеб, в другой каша, а в зубах – кусок колбасы
пятнадцатисантиметровой длинны.

- А колбаса зачем? – спросил Ярослав, принимая продукты. – Мы же кашу будем
варить, а колбасу успеем еще съесть. Чего зря тратить?
- А затем, что рыбы хочется, - невозмутимо ответил Виталий, - ловить-то некому, все
отдыхающие, как Валера недавно заметил, то военные сокровища ищут, то
аккумуляторы, то трансиверы, но только не рыбу ловят. Всё время что-то ищем,
собрались отдыхать, а тут прямо-таки экстрим! Наверное, дядька Колька долго бы не
протянул, хорошо, что он не поёхал; не серьёзный вы народ - сказал бы, всё у вас не
ладится что-то – проговорил Виталий, ощупывая колбасу на предмет качества: не
пересохла ли.
- А при чем тут колбаса? – недоумённо поинтересовался Петька.
- А притом, что лучшая рыба – это колбаса! – выпалил Виталий, и громко рассмеялся.
– Не будем занудами и отметим это дело, а Генка, на радостях, вышлет нам еще
колбас, как только узнает, что мы вытащили аккумулятор из пучин. У него дядя как
раз кабана заколол, так что может и раздобрится.
- Генка может и раздобрится, а раздобрится ли дядя? – уточнил я.
- На счёт дяди вот не знаю… - печально вздохнул Виталий, - вот у Вовки дядя, так
дядя! Золото, а не дядя! Мой дядя самых честных правил… - мечтательно добавил он,
нарезая колбасу на тонкие кружочки и, вероятно представляя, как хорошо было бы и
себе иметь такого дядю.
- Я тоже согласен, что колбаса это лучшая рыба, - поддержал Виталия, падкий до
колбас, троюродный брат Петька. – Ой, не выдержу! Дай-ка, Виталя, я сразу съем
свою порцию этой прекрасной рыбы, а то пока там еще Ярослав, кашу сварит.
- Ты меня, Петька, не задурюй, - строго отреагировал Виталий, - это тебе не рыба, а
колбаса: кончится - не наловишь! Знаю я твои штучки: слопаешь всё сразу, а потом
будишь грузить нам что-то насчёт растянутого живота; если тебя мама в детстве
перекормила, так это твои проблемы, причём тут мы? У нас на острове спартанские
условия, нечего обжираться, - объяснял Виталий, достав из кармана надкушенный
сухарь, - впрочем, если невмоготу, бери уж, наслаждайся! – и протянул сухарь
Петьке.
- Что, это можно есть? – скривился Петька. – Нет уж, я лучше кашу подожду.
- Как знаешь, хозяин-барин, - равнодушно ответил Виталий, и спрятал сухарь обратно.
- Послушай, Петька, - сказал Ярослав, который в своё время много начитался о
желудочных болезнях и о медицине вообще, - это у тебя рефлекс.
- Какой рефлекс? – c надеждой спросил Петька.
- Подсознательный, - объяснял Ярослав, - вот, например, привык ты, когда смотришь
телевизор, жевать всё время что-то. Ну, бутерброды там всякие, борщ или даже поп-
корм, как в Америке. А теперь смотри: ты живёшь в городе – раз, радио не
занимаешься – два. Следовательно, в большинстве своём заняться тебе нечем, сидишь
и ящик смотришь всё свободноё время, и, конечно, что-то жуёшь. И так постоянно –
что не вечер, то и жуёшь. Вот и вырабатывается привычка: если чем ни будь не занят,
тогда есть хочется. У меня тоже такое было – сажусь на диван, включаю телевизор, и
мне сразу есть хочется. А потом врачи у меня кислотность нашли и строго запретили
питаться беспорядочно. Я тогда в пятый класс ходил. Рефлекс этот, в коре головного
мозга записуется. Поужинал, как положено, вечером, а сажусь за телик – и не могу,
снова есть охота, хоть печенья пожевать, но нельзя. Одни мучения, короче. А что еще
дома вечером делать? Тогда я и записался в радиокружок, сначала в школе сидел, а
потом и дома паял. Бывает, увлечешься – так и за еду забываешь, а не то, что
мучаешься, это тебе не у телевизора. Тут клин клином вышибают: одну привычку
заменяют другой, более сильной. Вот и переключается мозг на более сильный
раздражитель. Еще, к примеру, мучает тебя депрессия по поводу украденного в
трамвае кошелька, ты ругаешься, места не находишь. Потом заходишь вдруг в гараж,
а у тебя автомобиль угнали. Каково, а? Сразу забудешь о кошельке, только и будешь,
что про машину думать. Фрейд, Петька, это тебе не поп, всё доходчиво расписано,
дураку и то понятно. Я про психологию много читал и знаю, что из чего происходит.
Вот хочешь, тебя закодирую?
- Ты, меня закодируешь?! – опешил удивленный Петька. Что-то ты раньше никого не
кодировал!
- Буду я энергию по пустякам тратить, - ответил Ярослав, сдерживая улыбку, - еще
чего.
- А ты, случайно, не экстрасенс? – не сдавался Петька.
- Немножко могу – ответил Ярослав, и все, за исключением Петьки, попадали от смеха,
так как хорошо знали к чему Ярослав подводит.
- Тут жрать охота, а вы ржёте, - почему-то обиделся Петька.
- Ты, Петька, не обижайся, - проговорил Ярослав, вытирая рукавом набежавшие от
смеха слёзы, - кодировать я конечно не умею, но знаю, как это происходит
психологически; говорю же, Фрейда читать надо.
- Что, там и об этом написано? – спросил Виталий, ловко нарезая хлеб здоровенным
тесаком.
- Там написано про подсознание, а психология без подсознания – это всё равно, что
военный без значков, - ответил Ярослав, помешивая кашу, - или еще хуже, - добавил
он после некоторой паузы, - вообще без штанов.
- Ха-ха! – рассмеялся Виталий.
- Напрасно, батенька, напрасно, - солидно ответил Ярослав, копируя какого-то
профессора, может даже и самого Фрейда. – Напрасно смеётесь – добавил он. – Вот,
Виталя, смотри, - уже серьезней, продолжил Ярослав, - допустим, ты пришёл на сеанс
и хочешь, чтобы тебя закодировали, точнее предрасположен к внушению, открыт, так
сказать. Тогда психолог…
- Точно психолог? – уточнил Виталий, - а то ты знаешь, не люблю я этих… всяких там
целителей, спасителей и экстрасенсов.
- Да психолог, не беспокойся, - заверил Ярослав.
- Хотя психологов… психологов я тоже не люблю, - не успокаивался Виталий, - что я,
дурак что ли, по психологам шастать, моё мышление – это моё мышление, почему
это, какой-то чужой дядя будет за меня думать. Не нормально это, на попов похоже,
так сказать попы двадцатого века!
- Тебе, прям не угодишь, - высказал Ярослав, чрезмерно, по его мнению,
подозрительному, Виталию, - не хочешь слушать, так и скажи, а мне это интересно,
потому что сварщика Мишку так закодировали, что когда он на спор водки выпил, то
в тот же вечер не только водку, а и утреннюю картошку всю начисто вырвал, прямо
как промывание сделали… А ты говоришь, чушь. Тут разобраться надо, как схемах:
почитать, изучить, проверить. Ведь интересно же!
- Я не говорю что чушь, - смутился Виталий, - я больше в кибернетику верю, мозг,
датчики там всякие. А слова… словам я не верю. Это за границей без психолога
чихнуть боятся – разошелся Виталий, - чуть что, сразу к психологу, а он, психолог, ну
право как цыгане: слушает-слушает, а сам как оно есть, не говорит, только смотрит,
что тебе нравится – под ту дудку и поёт, как граф Калиостро, он тоже психолог, ты
сам говорил. А иначе это называется – сентиментальные утешения за деньги.
- Ладно, Виталя, не спорь – сказал Ярослав, снимая с костра горячую кастрюлю, -
пусть немного настоится, - накрыл он крышкой парующую кашу, - вот сварщик
Мишка закодировался, а мужики узнали и поспорили: выпьет или нет. Подходят к
нему под конец рабочего дня и предлагают остограммиться. Нет, говорит, не пью. - А
если десять долларов, тогда будешь? – спрашивают. Посмотрел он, нюхнул бутылку
– и боится: нет, говорит, не пью. – Ну, а двадцать? И показывают еще новенькую,
хрустящую бумажку. Тут Мишка не устоял и, набравшись силы воли, выпил. - А
двести грамм? – спрашуют. - Деньги на бочку! – отвечает. - У нас только десять
долларов осталось – говорят, и показывают десятку. «Эх, где наша не пропадала!» -
крикнул Мишка и выпил еще сто грамм. Выпил и пошел домой. А до дома ходу –
несколько минут, не более. Идёт и чувствует: мутит. И чем ближе к дому, тем мутит
сильнее. Подошёл к подъезду - руки трясутся, голова кружится, а в желудке будто
бетономешалка работает.
- Так уж и бетономешалка? – не поверил Виталий.
- Ну, не бетономешалка, но тошнит, аж в мозг отдаёт, я знаю, и не только руки
трясутся, а и ноги деревенеют, короче похоже это, на симптомы сильного пищевого
отравления, - уточнил Ярослав, усаживаясь по удобнее на покрывало, - подошел,
значит, к подъезду, всё, думает, не дотяну на четвертый этаж, так прихватило. Что же
делать? У подъезда бабки на лавках собрались, сплетничают, и если наклониться в
палисадник… Нет, тогда не оберешься позору, по всему посёлку растрезвонят, мол
так нажрался, что у всех на глазах… Делать нечего, и, ухватившись за перила,
медленно стал подниматься по ступенькам. Добрался до второго этажа, как видит –
ведро с помоями у дверей стоит, соседи приготовили его в сарай, свиньям отнести. Я
знаю, это бабка Верка, они с дедом живут в пятиэтажке, а свиней в яру, в сарае
держат. А Мишка увидел спасительно ведро, наклонился и давай туда… ну, в общем,
не перед едою будет сказано, только от ведра отойти никак не может, так его мутит.
А бабка Верка открывает дверь и видит - мужик над ведром стоит на карачках. Да как
закричит! Испугалась, дверь захлопнула, деда зовёт. - Чего ты, орёшь, дура? -
спрашивает дед. - Там какой-то мужик помои хлебает! - визжит бабка, не узнавшая с
перепугу Мишку. – Что ты, несёшь! Кому нужны наши помои?! – рассердился дед, и
пошел к двери. Видит: и правда мужик над ведром сидит. Присмотрелся – Мишка
сидит, бледный и встать не может, так ему дурно. Разобрались, затащил его дед на
четвёртый этаж и сдал жене. Жена хотела скорую вызвать, думала отравился, но
Мишка не позволил, сиди говорит, не рыпайся, хватит с меня и так позору. Потом
ему от одного только упоминания о водке, тошнило. Год уже как не пьёт и вряд ли
теперь сможет.
- Я тоже слышал эту историю – сказал Виталий, только не знал, что он закодировался,
думал отравился самогоном, страшно стало, вот и бросил.
- А я знаю, что закодировался – настаивал Ярослав, - в подсознании записалось:
алкоголь – это яд, мозг даёт команду и организм стремится избавиться от отравы,
поэтому и возникает рвота и слабость, как при отравлении.
- Ну и разговоры у вас, перед ужином, - сказал я, насыпая кашу в миски, - и где это ты,
Ярослав, только и набрался таких уморассуждений, профессор прямо!
- Вам неинтересно, - ответил Ярослав, обчищая огурец, - а меня всё увлекает, что
необычное. Не только же схемы паять.
- Это его брат подбивает, - объяснил Виталий, - рисует себе всякие хиты Малевича,
ремиксы изобретает.
- Какие ремиксы? – не понял Петька.
- Абстракционизм слышал? Так вот, нарисует он пару чёрных прямоугольников, вот
тебе уже и ремиксы «Черного Квадрата» Малевича. Правда, флаг нам действительно
крутой нарисовал.
- Вы тут стол накрывайте, а я сейчас позову Генку, может он уже на связи, - решил я.
- Если он на связи, так почему вызывает? – спросил Виталий.
- А у нас радиостанция включена? – в свою очередь спросил его я.
- И, правда, как приплыли, забыли включить, - ответил Виталий и почесал затылок
свободной левой рукой, потом видимо вспомнил, что умные люди, размышляя,
почухивают лоб, а затылок только дураки, и резко передвинул руку на лоб.

Я подошёл к «Недре», включил ёё, и, перебирая каналы начал вызывать. Время - около
шести часов вечера и 160 метровый диапазон был еще чист. Покричав на десятке,
вспомнил, что Генкину антенну бегущей волны оборвал, в приступах ярости, скандальный
дед, а какую времянку он натянул – неизвестно. Тогда я позвал на 160. На 160 Генка
ответил, слышно было громко, так как у нас подключена стационарная Г-образная
антенна, 70 метров длиной. Как выяснилось, он натянул в саду, под деревьями, кусок
провода, метров двадцать, высота всего пару метров, не более. А, учитывая небольшой
бугор и отсутствие у нас направленной десяточной антенны, так как «Недра» являлась
кварцованной и использовалась только для оперативной связи между нами и посёлком,
слышимость на 10 метрах была плохая, в шумах, тем более что мы находились в низине.
Но зато на 160 слышимость отличная, только жаль, с наступлением темноты появляется
много станций и наши три канала практически всегда заняты. Днем же, без проблем,
отличная связь, бросаешь, например, кусок провода подлиннее и всегда свяжешься, где бы
не находился, не то, что на УКВ. Еще мы хотели взять с собой на островок СВ портативку
«Ласпи» (напомню, что действие происходит в начале 90х), их у СВ-шника Сергея было
четыре штуки, но там всего один канал –27.2 Мгц, и к тому же, всё время дальнее
прохождение пёрло до девяти баллов, какая уж там оперативная связь. У нас же «Недры» -
переделанные, многоканальные двух диапазонные, SSB. Эх, если бы был трансивер!

Но, как говорится, если б да кабы – во рту вырастут грибы. Поэтому решили особо не
рассиживаться, а поискать сегодня и трансивер, благо время еще позволяло. Генка также
был не предрасположен болтать, и, поблагодаривши за оперативно поднятый
аккумулятор, отключился, сославшись на неотложные дела. Мы неплохо перекусили
перловой кашей, отметили удачное завершение операции по подъёму трансивера -
раскупорив бутылочку столового вина, и, закусив сухою колбасой, снова залезли на плот.

- Старший помощник обЛом! – скомандовал Виталий, - отдать швартовые!
- А чего это ты раскомандовался? – обиделся Петька, - может ты капитан?
- Командуют здесь все, кому не лень, - ответил Виталий классической фразой, - за
исключением, конечно, тех, кто пустил на дно нашу надувную шхуну, - сказал он,
глядя на Петьку.
- Я не пускал шхуну, - ответил насупившийся Петька, - она сама утонула.
- Ну, конечно, он, всего лишь, выпустил воздух, - уточнил Ярослав.
- Прямо как мужик, которому дали десять лет за то, что он стекло разбил, - добавил я.
- Какое стекло? – спросил Виталий.
- В подводной лодке, - ответил я, отталкивая плот от берега.

Прибыв на нужное место, начали забрасывать магнит. Приблизительно на тридцатый
заброс, леска натянулась, и мы почувствовали сопротивление.

- Дёргай сильнее, - посоветовал Виталий, вытягивающему магнит, Ярославу, - это
коряги.
- Нет там никаких коряг, - ответил Ярослав, раздумывая, - далеко от берега.
- Тем более, сильнее дергай, - не уступал Виталий. Ярослав потянул, и магнит резко
отцепился, поддавшись.
- А ну-ка, еще брось, - попросил я, заинтересовавшись поведением магнита, - только не
тяни так быстро, или лучше давай я заброшу.
- На, попробуй, - отдал леску Ярослав.
- Действительно, что-то есть, - сказал я, когда с третьей попытки магнит опять
застопорился. – Надо нырять.
- Я полезу, давайте маску, - предложил Виталий, и, сделав несколько глубоких вдохов,
нырнул под воду, следуя по леске. Секунд через тридцать он вынырнул и поплыл к
плоту, гребя одной рукой. Ухватившись за плот, молча бросил на поверхность какой-
то чёрный ящик.
- Это что? – спросил Петька.
- Это трансивер, - ответил Ярослав, и непонятно было рад он или расстроен.
- Да, это трансивер, - подтвердил Виталий, - точнее то, что от него осталось.
Провалиться мне месте, если это, когда ни будь, заработает.
- Может, когда ни будь, и заработает, - сказал я, рассматривая грязный и вонючий КВ
трансивер - только не в этот раз, потом.
- Угу, - буркнул Ярослав, - я тебя поцелую, потом, если захочешь, - процитировал он
известную фразу из кинофильма «Здравствуйте, я ваша тётя».
- Да-а-а… - печально вздохнул я, подгребая к берегу, - говорил я, что подводная у нас
экспедиция. Вот смотрите: время на исходе, и даже, если бы каким-то чудом
трансивер заработал, то всё равно пользы мало, так как скоро уже домой. Конечно,
хорошо, что разведали и раскопали военную землянку - это было круто. Однако ж,
так хотелось поработать! А вышло наоборот – не трансивер на нас работал, так
сказать скрашивал наше островное, с комарами и грозами, существование, а мы на
трансивер – то плот строй, то с «Недрой» мучайся, то носись с телепередатчиком,
когда у Генки КВ антенну оборвали. И всё только и думаешь, что надо нырять, искать
и прочее. Короче, одни заботы, прямо как клад подводный ищём, будто бы у нас
экспедиция по изучению озёрного дна, а не эфира. Хорошо хоть землянку нашли.
- Правда, хорошо хоть в землянке прибарахлились, - проговорил Виталий, смывая с
корпуса грязь, - и, всё же, печально как-то.
- Капитан, капитан улыбнитесь… - пропел Ярослав, - трансивер теперь, конечно,
дрянь, - тут Ярослав поморщился, вспоминая как тот воняет болотной тиной, - но зато
мы его нашли, а там чужой ЭМФ стоит. Нам то отдавать его надо. А?
- Действительно, всё не так плохо, - согласился я, - трансиверов всяких, в мире много,
так себе, железяка. А вот интересно провести время, собраться всем, пожить на
островке, отдохнуть от быта и домашних забот, - не часто случается, и будет что
вспомнить. Когда еще все соберёмся, неизвестно.
- Да, чтобы на недельку и все, это проблематично, - подтвердил Виталий, - надо не
упускать момент.
- Вот я, об этом, и говорю, - сказал я, и стал привязывать плот к росшему у воды
дереву.

Уже вечерело, и, оставив трансивер просыхать, напилили для костра побольше дров. На
вечерний ужин, в отличие от «ужина дневного», когда Ярослав сварил кашу, решили
нажарить картошки. Поэтому я, заведомо предупредил Петьку, чтобы он не под каким
предлогом не прикасался к дровам и костру вообще. (Я полагаю, читатели не забыли, как
Петька набросал однажды дров так, что загорелось масло на сковороде.) В ответ Петька
пробормотал, что ему ещё и лучше, раз ничего не надо делать, и демонстративно разлёгся
у костра, прогревая бока, так как с заходом солнца на острове стало заметно прохладней.
Большой костёр я не разжигал, потому что сковородка стояла на жару, и картошку надо
было периодически помешивать деревянной палкой, с привязанною ложкою на конце.
Петька придвигался всё ближе, потому что постирал афганку, которая еще не просохла, а
вечерняя прохлада уже пробирала спину сквозь тонкую футболку. «Смотри, Петька, не
пропали вещи» - предупредил его я. «Не пропалю» - ответил он, и перевернулся на другой
бок. Вскоре я забыл про Петьку и полностью переключил внимание на аппетитно
пахнущую, почти готовую картошку. «Эй, Виталя!» - крикнул я, - давайте там, быстрее,
скоро будет готово. Виталий с Ярославом наводили в шалаше порядок, так как за ночь там
перепутались все вещи, сумки и кульки. Еще немного подождав, я, вынул из сковороды
несколько кусочков, и, поднеся ко рту, стал дуть, чтобы быстрее остудить и испробовать.
Вдруг раздаётся хлопок и меня буквально ослепляет горячая ярко-оранжевая вспышка, а
точнее огненное облако. От неожиданности я выронил ложку и рухнул на землю, сильно
шокированный неожиданным взрывом. Слышу – крик. Поднимаю голову и вижу, что
горит Петька. Горит и кричит. Секунды через три-четыре, вижу, что горит не весь Петька,
а только штаны. Еще через пару секунд вижу, что горят не все штаны, а только карман,
точнее он уже прогорел, и вокруг кармана тлеют огоньки, Петька же, прыгает и кричит.

- Что ты прыгаешь, дурак! – кричу ему я, - беги скорее в озеро! Но он меня не слышит,
а только лупит по карману, в надежде потушить тлеющую брючину. Тогда я схватил
канистру с родниковой водой и стал поливать Петькину ногу. Тут подбежал Ярослав,
потом Виталий; они удивлённо рассматривали прогоревшую штанину, с огромной
дырой вместо кармана, сквозь которую видно обоженную ногу.
- Ничего себе! – воскликнул Виталий, глазея на дыру.
- Круто! – сказал Ярослав, и посмотрел на меня.
- Не то слово, круто! – проговорил я, и уставился на Петьку.
- Я… это…, я не знал…, - невнятно бормотал он, не зная как сказать.
- Что не знал? – допытывался изумлённый Виталий.
- Зажигалка… это зажигалка, - наконец выдавил Петька.
- Зажигалка? – переспросил Виталий.
- Всё ясно, - ответил я, - взорвалась зажигалка.
- Как взорвалась? – удивлённо спросил Ярослав.
- Очень просто, - сказал я, рассматривая обоженное с края, почти новое покрывало, на
котором грелся у костра Петька. – Прощё не бывает. Помнишь пластмассовую
одноразовую зажигалку? Так вот, запихнул её Петька в карман, и лёг греться, дурак
этакий. А зажигалка нагрелась и взорвалась, хорошо еще, что газа мало было! А то
бы…
- Наверное, там трещинка была, или просто перегрелась сильно, - заподозрил Ярослав.
- Мало ли, - продолжил я, - может и трещинка, но в любом случае, конечно
перегрелась. Какой же дурень, с зажигалкой в кармане, у костра валяется?!
- Я же тебе говорил, - строго обратился к Петьке Виталий, - хочешь прикурить – вон
костёр горит, почти постоянно, или спички бери, зачем взял зажигалку? Только газ
тратишь, вернее тратил. Я взял для костра, а не прикуривать. (Дело в том, что утром
на острове стоял густой туман и бешеная влажность, поэтому спички, даже
завёрнутые в целлофановый пакет, сильно отсыревали, вот и выручала зажигалка. К
тому же, кроме Виталия и Петьки, больше никто не курил, так что других зажигалок
у нас не было.)
- У меня второго кроссовка не достаёт, для того, чтобы каждый раз к костру бегать
прикуривать, - быстро пришел в себя Петька, как только заругался Виталий, насчет
взятой без спросу и теперь уже испорченной, зажигалки.
- А кто же тебе виноват, что ты его в болоте утопил? – спросил Виталий, рассматривая
как Ярослав осторожно обматывает обоженную ногу толстой мокрой тряпкой. – А не
пропалил бы дядьки Сашкины кеды, было б что обуть.
- Ну, Петька, ты теперь чистой воды, как Одноногий Сильвер, – пошутил Ярослав,
закончив перевязывать, - ни кроссовка, ни штанины, хорошо хоть нога цела, ожог не
сильный. Действительно, ожог был не серьёзный, поверхностный; больше пострадала
брючина, ежели нога. – Видишь, Петька, - продолжил он, поучительно, - дырка
теперь у тебя почище моей будет, это когда ты кулёк с нитками затерял и мне всё
утро с подложенным в штаны брезентом ходить пришлось. Потом, кеды спалил – сам
и пострадал, потеряв кроссовок в болоте. Это называется – за что боролся, на то и
напоролся! Что, сильно жжет?
- Так… не сильно, - печально ответил Петька.
- Тогда садись картоху лопать, - пригласил его я, накладывая в миски слегка
пригоревшую в суматохе картошку. – Опять подгорела! Скажешь кому, и не поверят,
как ты два раза мне картошку испортил, подумают что совпадение.

Сопоставив оба случая, все громко рассмеялись, поглядывая на сковородку и ругая
нерасторопного Петьку. Петька смеялся также, радуясь, что легко еще отделался, после
такого, из ряда вон выходящего, случая. Больше на него никто не сердился, а Виталий
участливо поливал холодной водой перевязанную ногу. Петька важно отвечал, что уже
чувствует, как набухает в ноге, огромный водянистый пузырь. На что Виталий сразу
предложил, проколоть пузырь немедленно, как только тот полностью разбухнет. Сначала
Ярослав заспорил, что волдыри прокалывать нельзя – в них собирается лечебная
жидкость, но вскоре махнул рукой и сказал, что его интересует больше психология,
нежели всякие анатомические пузыри. Вскоре закипел чайник и в этот вечер чай был
особенно приятен, так как трансивер с чужим ЭМФом, лежал на поляне, аккумулятор
также, и не надо более беспокоиться, чтобы лезть под воду, нырять и переживать, в
очередной раз ничего не обнаружив. Окинув взглядом уже обжитую и своего рода
«родную» лагерную поляну, я поразился, как же много у нас накопилось всяческих вещей.
В центре доминировал сколоченный из ореховых стволов и крытый камышом шалаш.
Рядом находился небольшой брезентовый навес со всевозможными хозяйскими
принадлежностями и посудой. Отдельной кучей возвышалось наше радиотехническое
оборудование – ящик с радиодеталями, шнуры, кабеля и провода. Под обшитой камышом
дожденепроницаемой стенкой, валялись, сваленные в кучу, лопаты, топоры, пила и тесак,
также торчала небольшая кирка. Ко всему этому прибавлялась гора одежды, одеял,
покрывал, брезента, тряпок и мешков, плюс рыболовные снасти. И чем ближе день
отъезда, тем чаще посещала наши головы навязчивая мысль: как всё это транспортировать
обратно. У Виталия даже мурашки по спине побежали, когда Ярослав спросил что будет,
если на обратном пути опять перевернётся лодка. Я ответил, что тогда останется еще
много всяких вещей, так как всё равно такую гору за раз не переправить. Тогда Виталий
предложил перевести сначала все вещи, и только в самую последнюю очередь
«транспортировать» Петьку. А еще лучше было, если ели бы Петька плыл на плоту, а не
на надувной и, следовательно, уязвимой, лодке. Рассмеявшись, Ярослав согласился, с тем,
что это действительно, самый надёжный способ, оградить себя от неприятностей.

Потемнело. Удобно расположившись вокруг огня, мы дружно беседовали, вспоминая
события минувших дней и часто смеялись, а костёр, казалось, смеялся с нами, озаряя лица
мягким оранжевым светом, который, незаметно проникая в сердца, наполнял нас
радостью и покоем. Было видно притихшее озеро, на его зеркальной поверхности
отражались бесчисленные звезды, и отблескивал костёр. Вот, оставив в небе яркий след,
упала звезда…



Весёлый вечер у костра



На остров опустилась тихая ночь. Мы спокойно беседовали, строя планы на
завтрашний день, как притихший было Петька начал жаловаться, что у него сильно
разболелась обожженная взорвавшейся зажигалкой, нога. Тогда Ярослав посоветовал ему
сесть на плот и опустить ногу в озеро. Действительно, как только нога очутилась в
прохладной воде, на мученическом Петькином лице показалась блаженная улыбка и сразу
появился аппетит, вследствие чего он стал требовать, чтобы ему подали чаю и отрезали
кусок оставшейся на завтра колбасы. Ярослав налил чая и хотел отправиться в шалаш за
колбасой, но Виталий, не такой уж и наивный, начал подозревать, что Петька не иначе как
симулирует, заведомо преувеличивая трагедию, дабы выманить последнюю в запасах
экспедиции колбасу.

- Странно как-то, - сказал Виталий, обращаясь к Ярославу, - что-то раньше я не
слышал, чтобы ожоги сушеной колбасой лечили, я вон в детстве палец ожог, так
меня не то, чтобы колбасой утешали, а наоборот, отстегали ремнем хорошенько.
- Это когда? - спросил Ярослав.
- Я помню, - ответил я, за Виталия, - мы еще тогда насквозь пропалили магниевой
шашкой железную решетку и металлическую крышку в газовой плите, на кухне,
что в доме.

Действительно, достались нам как-то, высокотемпературные магниевые шашки для
сварки стальных проводов. Они были сантиметра два в высоту и приблизительно полтора
в диаметре, с небольшим сквозным отверстием посередине. Такими шашками
пользовались связисты и телефонисты для ремонта оборванных открытых (воздушных)
линий связи. Причем зажечь их простыми средствами, спичками или бумагой, было
невозможно, поэтому к ним прилагались специальные магниевые спички величиной с
палец. Когда горит такая спичка, то разлетаются искры как от электрода во время
электросварки.
Спички спалили мы сразу, бросая их с крыши, словно осветительные ракеты, и
впоследствии у нас оставались только шашки. Раньше мы пытались зажечь какую-нибудь
из них этими спичками, но у нас не получилось, потом спички закончились, а шашек же
имелась целая упаковка. Сначала Виталий развёл небольшой костер, и я бросил туда
шашку. Однако ветки сгорели, а шашка всё не загоралась. Тогда мне пришла идея нагреть
шашку на газовой плите, которая сулила стопроцентный успех мероприятия. Виталий
отметил, что это действительно классная идея и, положив гаечный ключ на решетку,
поставил на него шашку и зажег газ. И вот мы стали ждать, с интересом наблюдая, как
начинает розоветь, раскаляясь от горящего газа, гаечный ключ. Минут через пять, ключ
раскалился докрасна и край поставленной сверху шашки начал заметно краснеть. Еще,
секунд через десять, шашка стала плавно разгораться, словно мощная галогенная лампа.
А потом... Ой, что было потом! Она засияла, словно маленький кусочек солнца,
ослепительным ярко-оранжевым светом, и зашипела, расплавляя металл. Так вот,
мгновенно расплавив гаечный ключ, она упала на металлическую крышку плиты, и за
секунду проплавив её насквозь, беспрепятственно провалилась внутрь, прожигая духовку.
Оторопев, мы молча смотрели, не в силах остановить этот страшный процесс, как за
стеклом, в духовке, шипит и сияет злощастная шашка. Но вот, пройдя сквозь духовку, она
вывалилась на пол и, остывая, постепенно темнела. Когда шашка полностью потемнела,
превратившись в оплавленный огарок, Виталий, определённо шокированный
происходящим, засунул под печку руку, чтобы достать её от туда. Схватился, и как
заорёт! Вынул руку и прыгает. Потом побежал к рукомойнику и стал лить на обоженные
пальцы воду. Но самое страшное, когда пришла с работы Виталия мама, достала со
шкафа сковородку и... выронила её на пол, увидев внушительную дыру, с черными
оплавленными краями, на белой эмалированной крышке...

- Но хорошо, - добавил Виталий, выслушав рассказ, - что шашка, падая, не задела
газовую трубу, а немного откатилась вбок, хотя духовка, всё же, была безвозвратно
испорчена, - печально вздохнул он, вспоминая, как ему потом влетело.
- - Это действительно тяжелый случай, - пробормотал Ярослав, растроганный моим
рассказом про обоженные остывающей шашкой пальцы, и, отрезав приличный
кусок колбасы, направился к Петьке.

Мы беседовали далее, удобно расположившись вокруг костра, а Петька, быстро уплёв
выдуренную колбасу, приятно размышлял о том, что всё же "нет, худа без добра". Нога у
него поутихла и он вернулся к костру, тем более что сидеть на плоту было зябковато.
Подсев поближе к освещению, показал ногу, которую Ярослав в месте ожога обложил
мокрыми листьями подорожника, аккуратно перевязав ёё тряпкой.
Неожиданно зазвучала оставленная на дежурном приёме "Недра". Это подключился Генка
на 29.600. Выслушав нашу сводку новостей, сообщил, что работает на подвешенный
между деревьями десяточный диполь. Слышно вполне удовлетворительно, так что канал
оперативной связи с посёлком, можно было считать налаженным.

- Очень хорошо, всё же, - говорил Генка, что-то жуя перед микрофоном, - что вы
уже нашли трансивер, потому что я собираюсь утром накачать лодку и прибыть к
вам за аккумулятором, чтобы он не простаивал разряженный. Ну, а за одно
вытянем с трансивера ЭМФ, и я свезу его дядьке Кольке, так оно лучше будет.
- - Конечно лучше, - согласился я, и спросил, как рано он будет отправляться.
- Не сильно рано, - ответил Генка, - делов много, да еще и скандальный дед
напирает, совсем уже обалдел среди своих кур, гусей и свиней; всё бегает,
компенсацию за сарай требует: говорит, что у него половина курей сгорело. Брешет
гад, я знаю, они только задохнулись, и он успел их из сарая повыволакивать. Что
народ дурите, говорю, как это тогда ваша бабка на базаре дохлых кур продаёт? По
закону продавать можно только конкретно убиенную птицу или скотину, а если
она по иной причине копыта отбросила, так это уже выходит подсудное дело,
потому что доподлинно неизвестно, сколько она пробыла в неживом состоянии,
покуда её окончательно не распотрошили. Может быть там уже трупные яды стали
выделяться. "Я тебе, хлоп, покажу трупные яды!" - выругался дед, но дальше
наезжать не стал, сплюнул у калитки и убрался к чёрту, тем более что это не он мне
покажет "трупные яды", а я ему еще покажу, как мои антенны обрывать!

- Да, видно тебе скучать не приходиться, - ответил я, Генке. - Тут Виталя просит,
чтобы ты утром заскочил к нему домой и поспрашивал отчима за Петькины старые
очки, они хотя и поломанные, но всё-таки лучше чем ничего, а то Петька пристаёт,
что надо нырять и за его очками, говорит, достали своё барахло, а предметы
физиологической необходимости под водой остались.
- Хорошо, заскочу.
- Пообещал Генка и мы распрощались до утра.

- Беспардонный ты, Петька, - заметил Ярослав, подбрасывая дрова, - главное сам
лодку утопил, а потом пристаёт, чтобы ныряли за его очками.
- Да не топил я, - смело оправдывался Петька, - наоборот спасал.
- Это как же? - не выдержал такого вероломства Виталий.
- Значит так, - стал нагло врать Петька, - сижу я и вижу: сосок на лодке плохо
склеенный, и к тому же на солнце греется. Дай, думаю, проверю, не пропускает -
ли. Приложил руку, и чувствую - шипит. Чем дальше, тем сильнее. Тогда я его
схватил и зажал рукой, чтобы не пропускал. И только хотел сказать, что он
аварийный, как вдруг от туда как бахнет! Я конечно испугался...
- И что ты всё, Петька, брешешь! - перебил его Виталий, зло плюнул в костёр, как
раз возле Петьки, и не в силах слушать дальше отошел в кусты облегчиться.

- А я вот, думаю, - задумчиво проговорил Ярослав, - вегетарианцы не такие уж и
странные люди, пожалуй, поумнее некоторых будут. Прав Генка - дурят нашего
всеядного брата, безжалостно дурят. Действительно, откуда я знаю, когда эта
курица, которую бабка на базаре продаёт, копыта отбросила? Может быть, она
долго болела и сдохла от какой-нибудь куриной слепоты? Или вот, что еще хуже,
кабан. Если курицу, скрипя сердцем, и можно выбросить, то кабана, определённо,
никак нельзя. Живёт такой кабан в сарае и жрёт как мерин, только и будешь, что на
одни помои работать. Жрёт-жрёт, а потом вдруг возьмёт, через пару лет, и нагло
сдохнет, например от врождённой болезни или иной скрытой патологии. Вечером
сдохнет, а утром зайдёт хозяин в сарай, а его любимый кабанчик в углу
окочурился, и мухи по нему ползают...

Тут Петька подорвался и побежал в кусты, было слышно как его стошнило. Однако
Ярослав, увлечённый нитью логических рассуждений и психологического анализа,
продолжал рассказывать дальше.

- Так вот, - продолжал он, отложив бутерброд в сторону, - мечется злой хозяин по сараю
и волосы с досады рвёт, но что поделаешь, кабан уже закостенел. Тогда приходит ему в
голову спасительная мысль: чтобы добро не пропадало, перекрутить его на колбасы...
Тут мы снова услышали как Петьку, который недавно слопал добрячий кусок колбасы,
сильно тошнит в кустах. Но, психологически устойчивый Ярослав, безжалостно
продолжал дальше: "...Или, что еще будет обидней, кнур. Держат такого кнура и деньги
зарабатывают, оплодотворяя различных свиноматок. И чем дольше он живёт, тем матёрей
становится и, следовательно, больше свиноматок сможет обработать за один раз, а это,
соответственно, и экономия горючего топлива, и престиж среди конкурентов в качестве
наиболее мощного производителя. Но, как известно, согласно законам космоса, прогресс в
материальной природе не бесконечен. Материя рождается, растёт, благоухает, так сказать
в расцвете сил, а потом тормозится, стареет, деградирует и умирает..." - философствовал
Ярослав, задумчиво разглядывая звёзды. - Потом, производитель изнашивается и начинает
стареть, - сделал Ярослав логический вывод, - и так или иначе, а надо кнура резать. А кнур
не меньше килограмм сто пятьдесят будет. Жалко хозяину такое добро собакам
скармливать или продавать за бесценок, вот и свезёт его на базар и уступит чуть дешевле.
Причем жертвой могут стать бедные студенты... - почему-то решил Ярослав, как будто
обыкновенный гражданин, высмотрев недорогое и хорошее на вид сало, не может стать
жертвой подлого обмана.

- То-то я смотрю, что это у нас в общаге часто кнурятиной воняет, - заметил
Виталий, умиротворённый после удачного посещения сортира (во время
процедуры его не укусил ни один комар).
- А я и говорю, - продолжал ход логической мысли, Ярослав, - наиболее часто
попадаются студенты. Бабки, они хитрые, матёрые, имеют глаз намётанный - не то,
что наивный студент. Студент - он простой как двери. В то время, когда бабки
тщательно щупают и осматривают подозрительное сало, голодный студент, увидев
большой и дешевый кусок, сразу кидается, словно муха на мёд. Расплата наступает
позже - когда начинает его жарить. Но что делать, жрать то охота. Вот и мучаются
студенты, закусывая вонючим салом, - закончил Ярослав свои психологические
наблюдения.

Петька уже вылез из кустов и теперь тихо сидел, печально уставившись на тлеющий с
краю костра, пенёк. Психологически неустойчивый, он, услышав поучительную лекцию
Ярослава о жертвах мясоедства, вырвал всю съеденную за последние несколько часов
колбасу и теперь сидел с такой кислой миной, будто бы он разжевал жука-вонючку,
случайно прилипшего на бутерброд с маслом.

- Следовательно, лучше покупать колбасу в магазине, - сделал еще один логический
вывод, Ярослав.
- А ты думаешь, государственные колбасы такие безупречные? - сказал я, - там,
конечно, мясо проверяют, но вот потом, в цехах, воруют сильно - и состав уже не
тот, и бумаги в колбасе оказывается много. Я как раз помню случай, мне один
знакомый мужик рассказывал, они тогда с корешом на колбасном заводе работали.

"...Работали мы на колбасном заводе, - рассказывал он, - и определили нас в цех по
переработке всяческой требухи, но выделывалось там и коровье вымя. Хотя работа и
паскудная, зато, негде правды деть, накрасть можно много. Конечно, сильно в сумку
много не наберёшь, а мой кореш был жадный, вот и напхал полные штаны коровьего
вымени и пошли мы на проходную. Идём, а он так осторожно ноги переставляет. Короче,
прошли нормально, сели в трамвай, а там и до дома минута ходьбы. Кореш сел у окна, а
мне места не хватило, стал я неподалёку. Едем значит, а рядом с корешом женщина сидит,
лет эдак 40-45, интеллигентной наружности, в очках. Проехали пару остановок, и
женщина почему-то забеспокоилась, ерзает по сиденью, всё на кореша поглядывает. И
минуты через три ему говорит: "мужчина, у вас там непорядок".
- Почему непорядок? - удивился кореш, - я всегда так езжу, - добавил он, решив, что
это замечание по поводу снятых на время езды, чтобы не потели ноги, туфель. Еще
через минуту она говорит:
- Извините, я, конечно, понимаю особенности строения мужского организма и
функционирования его органов, - проговорила она, поглядывая на ширинку,
которая у кореша лопнула и от туда демонстративно торчал розовый кончик
коровьего вымени, - но я вас всё же, настоятельно прошу прекратить это
безобразие! Тут кореш понял, извинился и запихнул вымя обратно в штаны. Но на
этом история не закончилась. Через пол минуты женщина опять возмущается,
обзывая кореша наглым извращенцем.
- Чёрт, достала уже! - подумал он, достав из кармана большой раскладной нож,
которым часто разрезал мясо, если оно плохо укладывалось в штаны.
- Ой! - вскрикнула женщина, когда кореш раскрыл остро оточенное лезвие и
испуганно уставилась на нож.
- Ерунда! У меня их много, - сказал кореш, обернувшись к женщине, потом потянул
торчащее из лопнувшей ширинки вымя и ловким движением ножа отрезал его у
основания, затем на глазах совершенно шокированной женщины ловко выбросил
вымя в открытое окно трамвая. Довольный, сложил нож и поправил ширинку.
- Ну вот, теперь порядок! - обратился он к женщине, улыбаясь, однако та уже лежала
без чувств в глубоком обморочном состоянии..."

Тут мои друзья как начали смеяться! Даже Петька рассмеялся до слёз, не говоря уже про
Ярослава, который от смеха упал с пенька, на котором сидел, попивая чаёк, и теперь
катался в траве, хватаясь за живот. Виталий сидел и откашливался, так как подавился
бутербродом или захлебнулся чаем, а может и то, и другое вместе.
- Ха-ха! - прохрипел Ярослав, отдышавшись, - ну и весёлый у нас вечер! Чем дальше
- тем веселее. И где это ты, Валерка, такие истории выдираешь?
- Из жизни, дружище, из жизни, - ответил я, довольный, что так во время вспомнил
эту чудесную историю.

- Это да, - подтвердил Виталий, снова поставив чайник на огонь - в жизни многое
чего случается, если не с тобой так с другими. Правда, еще надо уметь рассказать.
Это нам, радистам, хорошо: привыкли перед микрофоном трепаться, а другой и рад
бы, да не получается. Вот учился у нас в школе Валька Сафонов. Прилежный
такой был, классный журнал носил, ему его доверили как ценный школьный
документ, тем более никто и не хотел тягаться с этим журналом, но зато все
просили посмотреть там свои и чужие оценки. Но, в общем, я вспомнил эту
историю потому, что директриса наша, из-за него, тоже в крутой обморок упала,
как та женщина в трамвае.

Как я уже говорил, был Валька очень прилежный. Поэтому ему, как члену совета отряда,
и поручили самую нудную общественную работу - читать политинформацию.
- Какая гадость! - сплюнул Ярослав через плечо.
- Какая гадость эта заливная политинформация! - уточнил я, в свою очередь.
- Да, заливать тогда были горазды, - согласился Виталий, и продолжил:
"Сначала политинформацию в каждом классе читали отдельно. А потом учеников стало
больше, ввели две смены и времени задерживаться после уроков, не хватало. Тогда
директриса дала задание нашему радиокружку починить проводку и наладить школьный
радиоузел. Делать нечего и мы всю неделю лазили после уроков, тянули провода. В итоге
директриса осталась очень довольна, так как теперь политинформация читалась
централизовано, утром и вечером, а главное - каждый день и много, потому что занятые
классные кабинеты теперь не были препятствием для такого важного дела. А именно все
те, чьи классы оказывались занятыми, сгонялись в актовый зал, и там целый час сидели и
слушали "газету, читаемую в Москве". Поэтому нас все матюкали, говорили: "нахрена вы
сделали этот брехунец, сиди теперь после уроков, раньше было раз в неделю, а теперь
через день достаёт!". Но, конечно, самое хуже было Вальке Сафонову - ему и поручили
готовить и читать эту политинформацию. Приходил он на радиоузел, обкладывался
газетами и обводил карандашом то, что читать будет. А когда читал, то очень волновался
перед микрофоном, у него даже пот на лбу выступал и уши краснели. Тогда мы решили
ему помочь, потому что Валька часто рассказывал планы, подслушанные в учительской -
когда намечается контрольная, родительское собрание и т.п., чтобы знать наверняка,
когда начинать болеть и симулировать. В общем, читал он только передовицу, это минут
5-10, а потом ставил фонограмму. Своего рода "читал под фанеру", всё равно никто не
обращал внимания, что это там грузят, слышно как что-то рассказывают и достаточно.
Кто был побогаче - плеер слушал, другие "домашки" решали или беседовали потихоньку.
Сначала Валька надиктовывал сам, а потом надоело, и он нам решал алгебру и химию, а
мы ему аж две кассеты надиктовали, где-то на неделю вперёд, всяких политических
статей из газет и журналов. В итоге все остались довольны: Валька почитает передовицу,
а потом ставит кассету и удобно укладывается на стульях спать, благо в радиоузле никого
нет и стульев полно. Сначала там сидел один из нас (занимающихся в радиокружке и
обслуживающих усилитель), но потом он сам научился включать и выключать усилитель,
микрофон, магнитофон и пульт. А у нас же, не было проблем с домашними заданиями.
Но вот однажды, как это часто случается, наступил день, когда закончилась эта
замечательная "шара".

Как сейчас помню: было это в дождливую осеннюю пятницу, и очень хотелось спать под
стук падающих капель. И вот, первая смена уже закончилась, а вторая, наша, еще не
началась, но мы по указанию классной руководительницы, приходили в школу на сорок
минут раньше, чтобы попасть на эту дурацкую политинформацию. Правда,
политинформация проводилась всё же не каждый день, но по пятницам была обязательно,
и директриса всегда проверяла, сколько человек из каждого класса присутствует на этом
мероприятии, записывая в чёрный список тех, кого нет в зале. А так как была пятница и
все знали, что директриса сегодня обязательно припрётся, то все классные руководители
из кожи вон лезли, чтобы никто не пропускал, тем более что им доплачивали за
внеурочную работу. Собрались мы в актовом зале, пришла директриса, почитала нам
всякие школьные объявления, потом собрала учителей, сказала им что-то и ушла, а
учителя взволновано засуетились, постоянно орали, что б мы сидели тихо и не орали.
Потом ожил десятиватный динамик, подвешенный на стенке, и спустя минуту мы уже
слушали, как Валька читает газеты. Нам сразу слышно было, что это фанера. То-то
дрыхнет уже, думаю. Далее пошла наша запись: "группа радиоузла подготовила сводки
достижений... и т. д.". И так минут сорок, сидим, зеваем, а кто и глаза закрыл, муть
страшная. Эх, думаю, сейчас кассета кончится и на уроки пойдём, жалко, ведь так хорошо
дремать начал, вот Вальке на радиоузле спать хорошо! Как вдруг открываются двери,
опять заходит директриса, а с нею какая-то комиссия, видимо с района. Заходит комиссия,
все сразу притихли, только динамик и слышно.

- А здесь мы, не менее двух раз в неделю, проводим подробную политинформацию, -
сказала директриса, обращаясь к толстому мужику, с кожаным портфелем и в
очках.
- Так-так, очень хорошо, - пробормотал тот, записывая что-то в блокнотик. И
довольная директриса продолжила:
- По инициативе нашего педколлектива и творческими силами технически
одарённых учеников школы, был создан этот радиоузел, где учащиеся, осознавая
важность информационного контекста в стране, с увлечением изучают основные
направления политики партии, с целью освещения результатов коммунистического
труда в экономике и в производстве, в народном хозяйстве, культуре и быте
советского человека; помогая младшим ученикам донести до понимания
определённую суть правильного процесса роста сознания, повышение культурного
уровня.... И вдруг, как гром среди ясного неба, из громкоговорителя раздаётся
хрипловатый голос Вили Токарева:

Небоскрёб, небоскрёб, а я маленький такой,
То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой.
Перепуганы до смерти все большие города,
Не гуляют в них попарно люди ночью никогда...

- Это что за безобразие! - закричала директриса нервным голосом, подбегая к молодой
учительнице, которой поручили провести сегодняшнее мероприятие и встретить
комиссию. Комиссия с удивлением и почему-то с нескрываемым интересом наблюдала,
как злая директриса неистово подпрыгивает, пытаясь сбить указкой подвешенный высоко
на стене, чтобы не достали ученики (и не сломали), мощный громкоговоритель. Однако
громкоговоритель продолжал:

То гляди тебя ограбят, то гляди тебя убьют,
Похоронят как собаку и молитву не споют...

Наконец директрисе удалось прорвать указкой защитную ткань и повредить диффузор,
поэтому динамик на время замолчал. Тут подбежал ученик со стулом, и немедленно, по
приказу директрисы, полез снимать поврежденный громкоговоритель. Но стоило его
только тронуть, как динамик снова, с большими нелинейными искажениями, прохрипел:

Очень часто, очень часто задаю себе вопрос,
Для чего не понимаю, чёрт меня сюда принёс...

А потом шло издевательское: "Ха-ха ха, ха-ха-ха!". В общем, кто слышал эту песню, тот
оценит всю прелесть ситуации.

- Ну что же, очень, очень хорошо! - мило проговорил толстый дядька с кожаным
портфелем. - Вы, Нина Павловна, - продолжал он, обращаясь к директрисе, - наверное
полагаете, что комиссия не в состоянии выявлять нарушения воспитательного процесса?
Устраиваете здесь показуху, спектакль, а за кулисами происходит бесконтрольная
деморализация, падение нравов и подрыв дисциплины, из чего следует, что из вашей
школы некоторым ученикам светит один путь - в колонию строгого режима или на
скамью подсудимых. Но прежде на скамью подсудимых ... тут директриса не выдержала и
сильно побледневшая рухнула на грязный затоптанный стул, рядом с порванным
динамиком на полу.

Как оказалось, Валька, действительно почитав с минуту передовицу, запустил кассету и
улёгся на стулья подремать, убаюканный ровным осенним дождиком за окном. И всё бы
ничего - кассета закончилась, политинформация тоже, но по роковому стечению
обстоятельств она была записана не до конца, а на ней раньше находилась не просто
музыка, а популярные, как и всё запретное в то время, песни Вили Токарева. Ну, и видимо
уставшая, вымотанная беготнёй и комиссией директриса, не выдержав такого потрясения,
упала в глубокий обморок. Может даже еще и более глубокий, чем та женщина в трамвае,
на глазах у которой мужик отрезал себе вымя.... Потом её минут десять откачивали, чтобы
пришла в чувство".

- Да, потом нам здорово влетело, - мечтательно заявил Ярослав, приятно улыбаясь. -
Вот шумихи то было! Целое следствие устроили, откуда это в школе "блатные"
песни и кто их распространяет.

- Правда, прикольная история, хотя такое может случиться с каждым, - согласился я,
насмеявшись. - А ну-ка, Ярослав, подлей-ка мне еще чаю, пусть остывает, а я, тем
временем, расскажу действительно необычную историю про радиолюбительских
козлов.
- Каких козлов? - не понял Виталий.
- Это про радиохулиганов, что ли? - спросил Петька, который за время пребывания
на островке пропитался духом радиолюбительства, хотя и утверждал, что оно уже
его достало, на что всегда получал ответ, что он достал нас куда несоизмеримо
больше.
- Зачем же так грубо, - ответил я на Петькино предположение, - иной радиохулиган,
чтобы ты знал, Петька, порядочнее некоторых радиолюбителей будет. Бывает, на
сто шестьдесят тебя матом так отделают, что уже и сам жалеешь, что не
радиохулиган, а то бы как послал..., ну ладно, это к делу не относится, потому что
эта история, своего рода, животноводческая.
- О, это как про вымя? - заинтересовался Петька.
- Причем тут вымя? - спросил я, удивляясь Петькиной тупости, - разве у козлов
бывает вымя?
- Ха-ха! - рассмеялся Ярослав, - прямо как в "Бриллиантовой руке": тот говорит
"гражданин Козлодоев", а так называемый "гражданин Козлодоев" утверждает, что
он не "Козлодоев", а "Козодоев" - это, наверное, потому, что у козлов нет вымени, -
пошутил Ярослав.
- Это Генка виноват, - сказал Виталий, опять слегка подавившись, - спалил деду
сарай с его козлами, тьфу ты, курами, а теперь только и разговоров, что... короче,
шашлыков охота!
- Да-а... шашлычков охота, - согласился Ярослав, почему-то поглаживая живот.
- Страшно охота! - не отставал Петька.
- Ну, шашлыков нет, а история про козлов есть, так что если это вас утешит, то могу
и рассказать, - предложил я ненавязчивый сервис.
- А в ней, случайно, никто не околел? - забеспокоился Петька, - а то если там какого-
нибудь дохлого козла перекрутят на колбасы или еще что-то сделают - тогда я
такое слушать не хочу, лучше в шалаш спать полезу, - решил Петька, вспомнив как
его недавно тошнило.
- Не беспокойся, это чисто радиолюбительская история, - пообещал я, Петьке.
- Лучше уж радиолюбительская, - пробормотал Петька, косо поглядывая в сторону
Ярослава.

История эта произошла с моим товарищем-радиолюбителем. Проживал он в
пятиэтажном доме, но, как и многие в посёлке, держал в гараже и сараях многочисленное
хозяйство, короче всяческую живность. Были там и куры, и свиньи, нутрии и кроли, а
также несколько коз и козёл. И, наконец, у коз появился приплод - три маленьких
козлёнка. Но была зима, и козлят, чтобы не застудились, через некоторое время взяли в
квартиру, где они и подрастали, обитая на кухне. А на кухне находился, как это часто
бывает, радиолюбительский шэк. Оно и понятно, если любитель телеграфист, то родные
еще как-то могут стерпеть свечение шкалы трансивера и скрежет вернерного механизма
по ночам, когда все спят, но если работать телефоном, то лучшее, что можно услышать в
свой адрес - это фразы в стиле: "снова бормочешь по ночам..., кончай болтать..., опять
ночное рандеву..., когда уже сгорит твоя зараза..., всегда мотаешь мои нервы..." и всякое
тому подобное. Поэтому и трансивер UW3DI находился на кухне. Он стоял на столе,
рядом - наушники, микрофон и аппаратный журнал, а снизу, под столом, лежала педаль
TX/RX.

И вот, воскресным утром, мой товарищ сел послушать "круглый стол" радиолюбителей
Харьковской области на 160 метров. Как всегда, собралось человек 50-60, плюс
ближайшие области. Было уже часов восемь, все попросыпались и семейные дела
требовали участия главы семейства. Тогда он оставил включенным трансивер и вышел в
другую комнату, где, занимаясь делами, краем уха слушал "круглый стол". Утром в
квартире суматоха - дети бегают, козлы орут (скачут по квартире и мекают), поэтому мой
товарищ и не заметил, что трансивер уже несколько минут как замолчал. Потом подумал:
"странно, неужели круглый стол так быстро закончился" и направился на кухню. Там он
увидел интересную картину - козлята собрались под столом, один стал двумя копытцами
на педаль (потому что у них они растут и им нравиться стоять передними ножками чуть
повыше), а остальные два стоят рядом и блеют, только и слышно: "ме-е-е, ме-е е е...".
- Ах, вы ж гады, паразиты, твари безмозглые! - заругался мой товарищ, а микрофон,
кстати, был у него очень чувствительный. - Все собрались под столом, су…и ! - кричал
он, на блеющих козлят, - Я вам, падлюкам, покажу, как здесь лазить! Убью, гады!
Подошел и турнул их мухобойкой.

Козлята, конечно, разбежались, и тут мой товарищ услышал в переключившийся на
приём, как только козлёнок спрыгнул с педали, трансивер:
- Слышал-слышал, но такого, за сколько лет работы в эфире, не слышал, - многозначно
проговорил ведущий круглого стола, - ладно, ругаются, но чтобы в микрофон блеяли... да
еще и на круглом столе... такого еще никогда не было, - закончил совсем пораженный
ведущий. А потом, как раздаётся в эфире многоголосый хохот... (Сразу видно, что многие
используют VOX). Мой товарищ с досады аж выключил трансивер, не дожидаясь чем и
когда закончится этот круглый стол.
- Ха, ха, ха! Ой, не могу! - катался по траве, Виталий! - И что, его потом никто не
вычислил? - спросил он, в который раз вытирая набежавшие от смеха, слёзы.
- Ну... местные радиолюбители догадались, конечно, - ответил я, немного
задумавшись, - но меня, правда, на том круглом столе не было.
- Эх, жаль, что и меня не было, - сокрушался Ярослав.
- Еще бы! - добавил я.

Вдоволь посмеявшись, рассказывая и слушая разнообразные радиолюбительские и
просто жизненные истории, мы, подбросив в костёр еще веток, чтобы он не погас к утру,
полезли в шалаш спать, весёлые и довольные, что так весело провели этот тихий и тёплый
летний вечер.



Продолжение следует…

Спасибо за внимание, хорошего Вам настроения.

Валерий Ковтун US4LEH http://valery-us4leh.narod.ru


Рекомендуем:
- 50 лет в эфире
- НЕКОТОРЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ ПО РАБОТЕ НА ДВ
- Как не дать умереть Любительскому Радио
- Регулировка характеристик трансивера FT-1000MP фирмы YAESU
- Полуволновый повторитель: мифы и реальность
- Радиостанция “Север” (менее известное название -“Омега”)
- Проблемы с настройкой антенны фирмы Бриз серии CZ 570XXL

Длинная связь на коротких волнах


Cегодня я лазил на антpеcоль... Вообще-то я не из тех, кто лазит на антpеcоль... Я не любитель чаcто лазить на антpеcоль... Еcть, говоpят, любители, но я не из них... Hо в cамом деле - нy почемy бы мне не cлазить на антpеcоль ? Ведь нельзя же cчитать человека неноpмальным только потомy, что читать далее





При перепечатке материалов ссылка на RadX.ru обязательна
Copyright © RadX.ru
^наверх
Яндекс.Метрика